Наш Современник, 2006 № 12

Зимой мы поехали на совещание передовиков сельского хозяйства в Киев целой компанией. В Гомеле к нам должны были подсесть первые секретари обкомов Гомельского — Иван Евтеевич Поляков и Брестского — Алексей Алексеевич Смирнов. К вагону подошли мои родители. Я не баловал их приездами на родину, и потому каждая минута, хоть бы и случайного, свидания для нас была радостью. 20 минут технической стоянки поезда мы так и провели, обнявшись, обмениваясь ничего не значащими и так много значившими словами. Свисток паровоза. Я поднялся в вагон и прильнул к окну. Мои милые старики так и стояли, прижавшись друг к другу, на том месте, где я их оставил. Одинокие, будто брошенные, в тусклом свете станционных фонарей, они неотрывно смотрели в окно вагона. Холодный ветер гнал поземку, откидывая полу черной шинели отца. Милые мои, взял бы вас с собой, кабы моя воля, взял и не отпустил от себя ни на миг. Мне так вас не хватает! Поезд тронулся, а я не отходил от окна.

— Тяжело оставлять, да? — сочувственно сказал Кирилл Трофимович и слегка пожал мне плечо.

И это было дороже тысячи слов. Я понял, что буду привязан к этому человеку всю жизнь.

В Киеве, ступив на перрон, я взял свой чемоданишко и попробовал ухватить неподъемный чемодан “хозяина”, думая, что так положено. Но он остановил мой порыв:

— Это не ваше дело, да и не умеете услужать…

В громадном особняке, где разместили наше руководство, ко мне подскочила местная обслуга:

— Что любит ваш хозяин, как составим меню?

Мне хотелось сказать: а что-нибудь полегче спросить не можете? Раньше на подобные вопросы отвечал прикрепленный чекист, обязанный знать привычки и пристрастия “хозяина”. Но теперь его не было: Никита отменил охрану кандидатов в члены Политбюро. Я изобразил бывалого:

— А вы как думаете? Конечно, добрый украинский борщ с пампушками, такой, чтоб ложка стояла, кусок отбивной, чтоб глазам стыдно, а душе радостно, варенички и тое-сё, что положено… — Откуда мне было знать, что Янина Станиславовна, супруга Кирилла Трофимовича, держала его на всем протертом и диетическом.

Когда перед ужином заглянул в столовую, у меня помутилось в глазах. Стол был раскинут персон на двадцать. Посредине от края до края сплошной лентой стояли бутылки всех размеров, форм и расцветок, засургучованные и сверкающие серебром и золотом. А вокруг закуски, сплоченные так, что и палец меж ними не вставишь. Сверкающий хрусталь, крахмальные салфетки, горы фруктов, кроваво-красные ломти арбузов. Не удивительно, что, глянув на такое великолепие, Иван Евтеевич Поляков, не теряя времени, внес предложение:

— Ты, Кирилл, не пьешь, а помощнику можно выручить земляка?

— Отчего же нет, — и добавил: — Этот может.

— Ну а ты, хоть капельку…

— Разве что коньяка пять граммов, — а рука уже потянулась к запретному плоду — исходящему соком куску буженины.

После ужина решили прогуляться. Была тиха украинская ночь, и роняла она неторопливо снежные хлопья. Тишь такая, что слышно шуршанье снежинок. Вышли на Владимирскую горку, и тут хорошо поевшим хлопцам захотелось поиграть в снежки. Пошла веселая кутерьма, которая окончилась тем, что все трое, свалясь в кучу-малу, покатились вниз. А я, подобно клуше, обороняющей цыплят, метался вокруг: не дай Бог, вывернется милиционер и задержит кандидата в члены Политбюро ЦК и двух первых секретарей обкома. Приведут в отделение, а документов ни у одного нету, все оставили в особняке. Удостоверение есть только у меня, придется пойти в залог самому. Перепачканные в снегу, лохматые, веселые, шли обратно и орали — ни дать ни взять мальчишки. В кои-то веки вырвались на свободу. А завтра опять парадные костюмы, галстуки, настороженность и аккуратность — не дай Бог, лишнее слово с языка сорвется.

В том году мы залили на Центральной площади Минска каток. Народ валом повалил на него, да и Кирилл Трофимович, если выдавался свободный вечер, любил побегать на “хоккеях”. Благо от катка до здания ЦК было метров триста, переодеться можно было в кабинете.

Не мною придумано: жизнь подобна зебре — полоса белая, полоса черная. Причем полоса черная наступает, когда ее совсем не ждешь. Мы приехали в Москву на пленум ЦК КПСС. Утром Кирилл Трофимович пошел в Кремль. Я, как всегда, сидел у телефона — мало ли что понадобится “хозяину”, он должен выступать. Звонок раздался не более чем через час:

— Кириллу Трофимовичу плохо. Увезли в больницу.