Наш Современник, 2006 № 11

Никогда Гавря Чудинцев моряком не был, хотя форму эту носил по праву, по службе. А вот бравым, лихим — это уж точно, был. “Лихой был мушшына!” — так, не по возрасту делая губки бантиком, говаривали о нём бабки разных калибров старости. А уж женщины, особенно пожилые, в таких случаях дают безошибочную оценку. Лихостью Гавря отличался настолько, что, когда в 17-м году для России завершилась Первая мировая война (позже её назвали “империалистической”, а тогда она звалась просто “германской”), он не вернулся в родной дом вместе с миллионами фронтовиков. Он ввязался в революционную бучу, окунулся в её кроваво-грозовые волны. В отличие от своих старших братьев. Все они, кроме самого старшего, моего деда (того, как мастера-путейца, на войну не призвали), тоже досыта покормив окопных вшей, ещё до Октября “сбёгли” до дому и в меру возможностей занялись прежними делами — землёй и ремеслом… Он, Гавря, и обличьем-то не походил на мужиков из нашей “родовых”, как правило, приземистых и коренастых, хотя и крепко сбитых. Высок был и статен, да и голос имел, что называется, командирский. Однако же на Гражданской войне ни в какие командиры не вышел, да и не тянуло его туда… Зато! — ещё подростком, во время ученья в талабском Доме трудолюбия (что-то вроде ремесленных училищ для детей простонародья) пристрастившийся ко всякой “машинерии”, Гавря в годину гражданских баталий ухитрился стать заправским механиком и мотористом. Да, знаток разнообразной техники из него получился, не только боевой. Хотя, по его словам, и английские трофейные танки ему доводилось починять на Перекопе.

Слова эти он доказал делом, вернувшись всё-таки в родные Крестки, где его и ждать перестали. Перво-наперво привёл в рабочее состояние трактор, выписанный из-за моря одним талабским помещиком аккурат в 1914 году, перед началом войны, и с тех пор уныло ржавевший почти десяток лет. И сам же на нём первый проехался, поле брату вспахал! И, казалось бы, благоденствовать Гавре с помощью этих своих умений в пору расцветавшего нэпа… Да куда там!

Ведь мой “дедух” с гражданской вернулся не просто героем — хоть и без ордена (в те года такие награды исключительно редко давали), но — с именными часами, подаренными ему самим Фрунзе. А ещё — с партбилетом коммуниста! Да, с документом, свидетельствовавшим о его членстве в победившей, правящей и, кажется, тогда уже единственной партии в стране. А таких, “партейных”, во всей нашей тогдашней округе, что и поныне зовётся Завеличьем, в пригородных сёлах и деревнях по левому берегу реки Великой под Талабском, было совсем немного. А что ещё и руки дельные, и голова на месте у “партейного”-то — раз-два и обчёлся…

Вот и стали Гаврю “выдвигать”. Помнит ли ещё кто такое словцо -”выдвиженец”… Вот он и стал им почти что поневоле. Некоторое время посидел в уездном комитете партии, но “перекладывать бумажки” ему стало тошно. Да и ораторствовать он не любил… Оттого и зарадовался, когда его “бросили на подъём” различных местных производств, возрождать послали пригородное ремесло, слесарки и столярки, кузницы, паяльно-лудильные дела и всё прочее, звавшееся у нас “мастеровщиной”. На том поприще Гавря немалых успехов добился. И в губернской печати его не раз упоминали как “талантливого организатора и вдохновителя”, и в президиумы начали усаживать. И, скорее всего, пошёл бы мой двоюродный дед ввысь по лестнице “красных промышленников”. Да вновь загвоздка получилась!

“Мушшыной”-то Гавря был уже в самом соку, но всё ещё в парнях ходил, так и не женившись из-за бурных событий эпохи. “Товару”, конечно, наличествовало хоть пруд пруди — и девок давно на выданье, и вдовых справных молодух. Так ведь ему и “чуйства” требовались, и чтоб невеста не “тёмной” была — однако же и чтоб своей, не городской! Наконец одна такая вскружила ему голову — та, которую я уже через многие годы звал “бабкой Лёлей”. Она и в старости редкостную красоту сохраняла, а уж в юные лета всех сверстниц затмевала ею. Вдобавок читать-писать довольно бегло умела… Да вот беда: её мать-отец, “культурные хозяева”, как тогда звались будущие кулаки, не соглашались отдать дочку без венца. А как коммунисту венчаться, да ещё и не рядовому?!. Но, долго ли, коротко ли, взяла верх любовь над уставом. Увидал Гавря, что более молодые да бойкие могут его в буквальном смысле на вороных свадебных конях обойти, — решился на церковный обряд. Правда, упросил попа чуть ли не под покровом ночи тот обряд свершить. Да разве что в сельщине скроешь?! И вскоре пришлось ему расстаться и с партбилетом, и с начальственной должностью. И ещё хорошо отделался, как считал он сам и его родичи: времена-то шли во всех смыслах безбожные…