Наш Современник, 2006 № 11

В. Д. Соловей утверждает, что все эти внешние признаки не связаны с этничностью, она кроется в “биологии”. В том, чего мы не видим! И эта аксиома кажется ему самоочевидной. Природа этничности — биологическая, какая же ещё! Так Шура Балаганов, перепиливая двухпудовую гирю, был уверен, что она внутри золотая: “Какая же ещё!”

Действительно, за множеством видимых признаков может скрываться нечто невидимое, кроющееся в крови. Точно так же, как под черной чугунной поверхностью двухпудовой гири мог скрываться золотой слиток. Но мог и не скрываться! В отношении этничности утверждение В. Д. Соловея есть экстравагантная гипотеза, которую надо обосновать. То, что накопила “либерально ангажированная” наука этнология (и даже ее диссидент Л. Н. Гумилев), В. Д. Соловей отвергает с ходу — она, мол, не дала нам определения этничности в трех словах!

Он пишет: “Этнология (и оперирующие ее категориями науки) оказалась перед крайне неприятной дилеммой: оценить собственную теоретическую неспособность ухватить суть этничности как следствие отсутствия самого объекта исследования — этноса… или же признать неадекватность преобладающей теоретической концептуализации природы изучаемого явления… На противоположном полюсе оказывается предположение, что дело не в отсутствии самого исследовательского объекта, а в том, что природа этнического вовсе не социальная, а биологическая”.

В. Д. Соловей приводит в качестве аргумента фразу С. В. Чешко. Он пишет: “Провал всех социологических попыток теоретического осмысления этноса/этничности побудил современного российского этнолога С. Чешко к мрачной констатации: “Все существующие теории оказываются неспособными выявить этническую “самость”. Перед исследователями — явление, которое, безусловно, существует, но неизменно ускользает сквозь пальцы, несмотря на любые методологические ухищрения”.

Это прием негодный, опереться на С. В. Чешко В. Д. Соловей не может. С. В. Чешко говорит о трудностях дефиниции, выявления этнической “самости”, при том, что явление “безусловно, существует”. Из этих слов никак не вытекает вывод об “отсутствии самого объекта исследования”. Не вытекает также и вывод о “неадекватности преобладающей концептуализации природы явления”. Слово “теоретической” тут вообще надо убрать, поскольку оно слишком неопределенно. Почему “осмысление” должно быть непременно теоретическим! Множество явлений успешно изучается научными методами, которые пока что не достигли уровня теории — ну и что? Например, нет хороших теорий метеорологических процессов. Жаль, конечно. Приходится вести дорогостоящие наблюдения, корпеть синоптикам над картами, обмениваться информацией со спутников. Но разве из-за этого надо все накопленные в науке сведения о погодных явлениях выбросить на свалку?

В современных представлениях об этничности вообще ставится под сомнение сама возможность выработать теорию этого явления, поскольку оно есть лишь частный срез общего явления — формирования структуры отношений людей. Дж. Комарофф пишет: “Этническое самосознание вовсе не есть “вещь”, но всегда — отношения, суть которых выражается через особенности (развивающегося в каждый данный момент времени) процесса их исторического формирования. Именно по этой причине я говорю о невозможности как какого-либо субстантивированного определения “этого”, так и существования “теории” этничности как таковой, но только лишь о реальности теории истории и сознания, способных объяснить формирование различных форм самоосознания”[3].

В. Д. Соловей приписывает С. В. Чешко мысль, согласно которой этнология как наука оказалась несостоятельной. Это “превышение полномочий”. Разве С. В. Чешко призывает отказаться от тех знаний, что накопила этнология? Нет, конечно. И из его слов никак нельзя вывести признания о “провале всех социологических попыток”. Его работы как раз и ценны тем, что он скрупулезно собирает данные “всех социологических попыток” описать явления этничности и высказывает осторожные суждения, допускающие различные трактовки этих данных. Трудности дефиниции явления сами по себе никак не порочат применяемых для его изучения научных подходов.

Подобных явлений множество. Им, как и этничности, в принципе нельзя дать так называемого “замкнутого” определения. Их определение складывается из содержательных примеров, и чем больше таких примеров, тем полнее и полезнее становится определение. Есть, например, такое многим известное явление, как жизнь. А четкое определение этому явлению сумел дать только Энгельс (“это способ существования белковых тел”). Будь он жив, сразу бы объяснил В. Д. Соловею, что такое этничность, но нет Энгельса среди нас. Да и Ленин, легко определивший, что такое материя (“реальность, данная нам в ощущении”), тут уже не поможет.