Наш Современник, 2006 № 11

В марте того же года австрийский канцлер Энгельберт Дольфус приостанавливает парламентское правление в стране. Читатели, наверное, смутно помнят эту фамилию. О Дольфусе принято говорить как о жертве Гитлера. Но в том-то и особенность безжалостной эпохи, что жертвы и палачи зачастую стоили друг друга.

В феврале 1934 года в Вене восстали социал-демократы, и Дольфус позволил австрийской армии с показательной жестокостью расправиться с ними. В апреле 34-го Дольфус получил полномочия диктатора. А 25 июля был убит агентами Гитлера — фюреру германской нации не нужен был сильный лидер в соседней стране, приуготовляемой к аншлюсу.

В мае 1934 года президент Латвии К. Ульманис сосредоточивает в своих руках всю полноту власти. В том же месяце в Болгарии происходит военный переворот. На какое-то время всемирное наступление диктатур приостанавливается, но уже в 1936 году генерал Франко поднимает восстание против республиканского правительства Испании. В 1938-м король Румынии Кароль присоединяется к клубу диктаторов.

К началу Второй мировой большая часть территории Европы, от Балкан до Пиренеев, от Урала и до Рейна, находилась под властью режимов, представлявших собой различные варианты авторитаризма и тоталитаризма.

Понимаю, что часть читателей не согласится записать в число диктаторов Иосифа Сталина. Однако спорить с очевидным бессмысленно. К концу 30-х, после тройной волны “чисток”, Сталин сосредоточил в своих руках контроль над партией, спецслужбами, армией и аппаратом правительства. Последним из старой гвардии был смещён нарком иностранных дел Литвинов — еврей (что не раз с раздражением отмечали немецкие дипломаты), пытавшийся с помощью своих давних связей с англосаксонским истеблишментом организовать широкую коалицию против Гитлера. В мае 1939 года его сменил В. Молотов, полностью ориентированный на волю вождя.

Мы чрезмерно идеологизируем собственную историю. Долгие годы настаивали, что мы — самые праведные, “первое в мире государство рабочих и крестьян”. Хотели исключительности со знаком “плюс”, а получили в итоге громадный “минус”. Нас ославили как “империю зла”, и не только давние противники, но и вчерашние союзники вкупе с отечественными “демократами” повторили эту возмутительную ложь.

Между тем нам нечего стыдиться своей истории. Нам даже нет нужды разменивать золото Победы 45-го, чтобы опровергнуть врагов. Если взглянуть на эпоху без идеологических шор, следует признать: жёсткий авторитаризм — н о р м а для 30-х. Простите за банальность: выжить в этих условиях по-другому не получалось! Мировую экономику сокрушал небывалый кризис, к тому же в воздухе явно пахло новой войной*.

Возразят: а как же демократические страны — Англия, Франция, США? Но в том-то и дело, что судьбы двух ведущих держав Европы только подтверждают тезис о неизбежности диктатур на крутом историческом вираже. Слабые демократии чуть не погубили Францию и Англию. Одна была оккупирована немцами, другая — полностью изолирована ими. Сражаться за свободу парламентских говорунов пришлось другим!

Характерна оценка, данная в те годы Муссолини английским лидерам — премьеру Н. Чемберлену и министру иностранных дел лорду Галифаксу: “Эти люди выпечены из иного теста, нежели Фрэнсис Дрейк и другие великие авантюристы, которые создали Британскую Империю. Они — выхолощенные, физически и морально, потомки энергичных предков, ушедших в небытие в далёком прошлом, и они потеряют свою Империю” (цит. по: Х и б б е р т К. Бенито Муссолини).

А вот Соединённые Штаты в те годы возглавлял человек другого закала. Был ли Франклин Рузвельт диктатором в традиционном смысле этого слова? Его соперники — республиканцы не только отвечали утвердительно, но и громогласно обличали президента. В 1938 году ему пришлось оправдываться: “Я не имею никаких наклонностей стать диктатором. У меня нет качеств, необходимых для хорошего диктатора” (здесь и далее биографический материал дан по книге: П о н о м а р ё в а Т. Франклин Рузвельт. Минск, 1998).

Поклонники президента, разумеется, не считали его диктатором, но отзывались о нём показательно: “величайший вождь”, “хозяин”, “глава”, “великий белый отец”. Не правда ли, знакомая и нам лексика?

Впрочем, суть не в словах, во всяком случае не только в них. Дела куда более показательны, а иной раз и красноречивы.

Начнём с формальностей. Уже выдвижение Рузвельта в президенты ломало устоявшиеся традиции. Его кандидатуру лоббировали около полусотни клубов “Друзей Рузвельта” по всей стране. Понятно, любой претендент пытается заручиться благосклонностью влиятельных организаций. Но чтобы эти организации с п е ц и а л ь н о создавались для поддержки о д н о г о человека — такого в Америке не было ни до, ни после Рузвельта.