Наш Современник, 2006 № 11

Впрочем, дело не в том, какие прихотливые фантазии возникали в сознании немецких интеллектуалов. Куда важнее то, что немецкая элита готова была воплотить их в реальные дела. А. Уткин сообщает о планах свержения социал-демократического кабинета и формирования революционного правительства, где главная роль отводилась одному из столпов старой аристократии графу Брокдорфу-Ранцау. К слову, граф был сторонником сближения с Советской Россией. И если заговор так и не осуществился, то курс Ранцау на активное сотрудничество с Россией в экономике, и прежде всего в военной области, на полтора десятка лет (до 1933 года) предопределил политику Берлина.

В конечном счёте упорные германские “селекционеры” выпестовали диковинный гибрид прусского военизированного порядка и социализма. Кесслер гадал: каким будет его название. Гитлер предложил формулу: н а ц и о н а л-с о ц и а л и з м.

Не станем на аптекарских весах взвешивать, сколько процентов национализма и социализма наличествовало в новой доктрине. Ограничимся констатацией: важнейшие компоненты гремучей смеси настроений, определявших жизнь Германии в 20-е годы, были и с п о л ь з о в а н ы Гитлером для достижения целей, которые немецкий народ, униженный Версалем, ставил перед своими правителями после Первой мировой.

Другое дело, что в 33-м — как впоследствии и в 45-м — начисто поменялась политическая карта страны. Ведущие партии попали под запрет, а их лидеры закончили жизнь в заключении или на эшафоте. Игнорировать кровавую конкретику невозможно. Но в сущности она лишь подтверждает непреложное: фюреры приходят и уходят, а национальный проект сохраняется, пусть и с коррективами, приличествующими духу эпохи.

Коридор возможностей, определённых каждому народу, конечно, предусматривает некоторую вариативность, однако он достаточно узок.

Можно высказать гипотезу и о том, что гэдээровский вариант социализма в известной мере воплощал черты всё того же национального проекта. Равно как и альтернативная по видимости модель эрхардовского государства “благосостояния для всех” с его “Законом о выравнивании тягот” — вполне социалистическим по названию и по сути (подробнее об этом: Р о д и н В. Wohlstand fьr alle. “Наш современник”, N 8, 2006).

В любом случае связь властителя и народа неизмеримо сложнее отношения скульптора к “девственному мрамору”. Подчиняясь вождю, массы одновременно подчиняют его своим целям. И народным традициям, и народным представлениям о лидере. И тому своду бесчисленных заветов и правил, без которых невозможна неформальная, но тем более значимая легитимация вождя.

Конечно, претендент может применить силу — как Керенский летом 1917-го. Или как Густав Штреземан, который ввёл чрезвычайное положение в Германии в сентябре 1923 года. Но как раз их пример показывает — на одних штыках долго не удержаться……

Справедливости ради следует сделать немаловажное уточнение: о р г а- н и ч е с к а я связь с вождём налагает на массы ответственность за его деяния. Большинство самых кровавых преступлений минувшего века совершались “именем народа”. Забывать об этом, идеализировать массы столь же непродуктивно, как и принижать их историческую роль.

Эра диктаторов зарождается во второй половине 20-х. Пионерами стали даже не итальянцы, а поляки: в 1926 году маршал Пилсудский с помощью преданных ему войск овладевает Варшавой и вносит в конституцию изменения, наделяющие президента неограниченными полномочиями. В ноябре Муссолини запрещает деятельность оппозиционных партий. В декабре местные националисты (“таутиники”) при поддержке военных осуществляют переворот в Литве.

В январе 1929 года король Югославии Александр приостановил действие конституции и провозгласил себя диктатором. В 1930 году Пилсудский укрепляет свою власть над Польшей, удалив из сейма, а затем и подвергнув аресту руководителей оппозиции. В том же году в крупнейших странах Латинской Америки — Аргентине и Бразилии — устанавливаются диктаторские режимы генерала Хозе Урибуру и Жетулиу Варгаса. Годом позже уже половина стран континента находилась под властью авторитарных режимов. Эра диктаторов становится всемирным явлением.

В январе 1933 года президент Германии фельдмаршал Гинденбург назначает лидера национал-социалистов Гитлера канцлером. В феврале, очень кстати для будущего фюрера, огонь охватывает здание Рейхстага. Обвинив в поджоге коммунистов, новый канцлер проводит ряд чрезвычайных декретов, которые практически ликвидируют гражданские свободы. Неделю спустя в стране проходят выборы, на которых национал-социалистическая партия получает 44 процента голосов. Образовать правящее большинство помогли националисты — они собрали ещё 8 процентов. Впрочем, вскоре коалиция теряет своё значение: Гитлер перераспределяет полномочия, фактически лишая власти парламент.