— Сталинский стиль. Фактура! А так — поскромнее, чем в новом корпусе, где я живу. И холодильника нет? Впрочем, зачем он вам, вы же сюда не есть приехали. Алексей, я попрошу вас дать мне рассказы не только с детективной фабулой, но и, как вы выразились, острые. Такие вещи интересуют меня не меньше, а даже, может быть, больше. Наш фильм будет острым.
Звонарев предложил ему присесть и стал рыться в папке. Отобрал полдюжины рассказов — с “детективными поворотами” и “острых”.
Кубанский рассыпался в благодарностях.
— Обещаю долго не задерживать. Это в моих же интересах.
На том и расстались. Звонарев после ухода режиссера пошел в город. Денек был пасмурный, не холодный, хотя снег все еще не таял. Порывами налетал ветер. Море сверху напоминало помятое листовое железо. Извилистой Морской улицей Алексей спустился к набережной. Здоровенные волны, перепрыгивая через дамбу, били в парапет с грохотом пушечного выстрела, а потом, усмиренные, бесшумно и плоско заливали плиты. Пальмы раскачивались на ветру. Над морем, словно соревнуясь с волнами, шибко бежали облака, а под ними носились стремительные треугольники чаек. Затянутый туманной дымкой город карабкался вверх по горам. Верхние дома тонули в ползущих с Никитской яйлы облаках.
У сувенирного магазина за столиком с табличкой “Экскурсии” сидел на раскладном стуле человек с растрепанной шкиперской бородкой. Он был закутан в длинный овчинный тулуп, какой носят часовые и сторожа. Если бы не эта доха, можно было подумать, что он торчит здесь с прошлого лета — в темных пляжных очках, в лопоухой войлочной панаме, с пижонской желто-голубой косынкой на шее. Желающих совершать экскурсии не было, поэтому чудак, вытянув ноги в резиновых сапогах, безмятежно читал книгу с названием на обложке: “Прокопий Кесарийский. Тайная история”.
Звонарев поглазел на витрину с амфорами, кувшинчиками, дракончиками, яшмовыми сердечками, макетами Ласточкина гнезда и собрался было идти дальше, как человек в панаме тихо спросил:
— Не желаете ли взглянуть на готские сувениры?
Он приподнял крышку лежащего перед ним кейса. Внутри, как в витрине ювелирного магазина, рядочками лежали на черном бархате серебряные и бронзовые украшения: пряжки с орлиными головами и ромбовидной формы, какие-то застежки, внешне напоминающие арбалеты, серьги в виде колец, молоточков и граненых гирек и многое другое. В центре экспозиции красовалась прямоугольная бляха с греческой надписью: “OYCTINIAN AYTOPATC”*.
“Подпольная ювелирная лавочка, — догадался Алексей. — Хорошую “крышу” себе устроил! “Экскурсии”!”.
— Сами делаете? — осведомился он.
— Нет, — ответил незнакомец и опустил крышку чемоданчика. — Один хороший знакомый. Самородок! А в магазины его изделия не принимают: нужен членский билет Союза художников или диплом ювелира. Помаленьку помогаю ему реализовывать. Все равно ведь торчу здесь. Всем подряд, конечно, не предлагаю, но вы, я вижу, человек порядочный… не донесете…
— Естественно, — пожал плечами Звонарев. — А почему эти сувениры называются готскими?
— Но мы же в Крыму.
— Ну и что?
Незнакомец покачал головой, улыбаясь.
— Нужно знать свою историю, молодой человек. Известно ли вам, как прежде назывался Крым?
— Крым? Тавридой, кажется, — пробормотал Алексей.
— Что ж, это уже кое-что, — кивнул странный продавец. — А еще он назывался Киммерией, Скифией, Климбтами, Ператейей… Вы, простите, кто будете по образованию?
— По первому — медик, сейчас получаю второе, литературное, — ответил, почему-то конфузясь, Звонарев.
— Писатель, стало быть? Тогда охотно вас просвещу. С раннего средневековья и вплоть до восемнадцатого века Крым в Европе называли Готией, а местную православную епархию — Готской. Не знаете, почему?
— Вероятно, потому, что здесь были с набегами готские племена, — предположил Алексей. — Оставили по себе память.