Наш Современник 2006 #1

Между тем Иран, как напомнил летом 2005 года один из высших чиновников иранского МИДа, — единственная ближневосточная страна, присоединившаяся ко всем существующим международным соглашениям по разоружению и нераспространению ядерного оружия. “В то же время, — подчеркнул он, — Иран — единственное государство, практически лишенное возможности пользоваться теми преимуществами, которые дает подписание соответствующих документов. Прежде всего речь идет о принципиально неотъемлемом праве применять ядерную энергию, а также химические и биологические вещества в мирных целях”. Ситуация выглядит особенно вопиющей на фоне того режима особого благоприятствования, которым пользуется Израиль, по сути, первым взломавший двери закрытого ядерного клуба. Напротив, США и союзники Израиля в Европе (о чём напоминает в своём “Выборе” и Бжезинский) не только не препятствовали ему, но даже и помогали в разработке израильской ядерной программы. В 1981 году именно Израиль первым взял на себя инициативу прямого вмешательства в соответствующие программы других стран, нанеся воздушный удар по иракскому атомному реактору в Оссираке — “с целью предотвратить перспективу появления у Ирака ядерного потенциала”.

Теперь этот прецедент лег в основание стратегической доктрины могущественной сверхдержавы, руки которой развязаны для действий в любой точке мира, где она может не опасаться сколько-нибудь соразмерного противодействия. Страны же делятся, условно говоря, на “вменяемые” и “невменяемые” — или, выражаясь мягче, совершеннолетние и несовершеннолетние; а последним, как известно, оружие в руки лучше не давать.

Безропотное принятие миром таких притязаний будет означать очередной успех “стратегии напряжённости” как уже не раз оправдавшего себя инструмента в борьбе за мировое господство. А потому, думается мне, оценивать любую действующую в мире серьёзную политическую силу — будь то страна, партия или конфессиональная организация — мы вправе с позиции их стремления и способности противостоять именно этой, самой страшной тенденции глобализма. Сегодня Россия, к сожалению, в целом покорно следует за тенденцией. И это при том, что она сама всё стремительнее превращается в микромодель вспарываемой неравенством планеты! Конечно, по крайней мере в том, что касается общественного мнения, здесь во многом ещё сказывается инерция ощущения себя гражданами сверхдержавы, надежно защищенной от каких-либо посягательств на её права. Что, мол, общего может быть между судьбой Ирака, Югославии или Ирана — и России? Между тем даже и для такого эгоистического самоуспокоения оснований остается всё меньше.

Да, конечно, Россия всё ещё обладает крупным военным и научно-техническим потенциалом — остатком советского наследия. Но это именно остаток, и по многим прогнозам, близкий к исчерпанию: такая мысль отчётливо прозвучала на состоявшемся в Совете Федерации 10 ноября “круглом столе”. Пожалуй, резче других высказался бывший глава Росавиакосмоса Юрий Коптев, по мнению которого доставшийся в наследство от СССР ресурс ракет исчерпает себя к 2015 году. Примерно тогда же окончательно прекратят свою деятельность предприятия ОПК, где средний возраст работающих перевалил за 50 лет — и что ждёт страну за этим рубежом?

Пусть даже о датах можно спорить, пусть произойдёт это пятью или даже десятью годами позже — самый вектор движения оспорить невозможно. И то, что Россия по многим параметрам слабеет и даже деградирует, разумеется, не остаётся незамеченным и соответствующим образом учитывается в глобальных проектах ХХI века. Да и сегодня всё более бдительно выверяются формы и содержание её военно-технологического сотрудничества с другими странами, а в случае Бушера речь идёт уже и о подконтрольности исследований в области мирного атома, что затрагивает жизненно важные интересы не только Тегерана, но и Москвы. Странный проект дообогащения урана для иранской АЭС на территории России ставит Иран в положение если не вполне невменяемой, то несовершеннолетней страны, даже в таком, ставшем в развитых странах рутиной деле, как развитие собственной ядерной энергетики¹, страны, нуждающейся в опекуне. Россия же, которой препоручается неблаговидная роль подобного опекуна, оказывается в положении столь двусмысленном, что на страницах мировой печати не без оснований высказывается сомнение в российском происхождении этого плана, увидевшего свет после встречи В. Путина и Дж. Буша в Пусане. Во всяком случае, на нас возлагается львиная доля ответственности за дальнейшее развитие событий. А поскольку Иран тоже отнюдь не является бесхитростным агнцем и, естественно, ведёт свою сложную партию и в Ираке, и в отношениях с Вашингтоном, то, возможно, России за свои услуги в должности “капо” придётся заплатить дороже, нежели это представляется сегодня.