Наш Современник, 2006 № 07

До конца XVII века Земля и власть более или менее мирно взаимодействовали, соприкасаясь друг с другом только по важнейшим государственным вопросам. Но к этому времени обозначился и другой мощный фактор, определивший некоторые особенности русского национального характера. Процесс закрепощения крестьянства начался в конце XV века и был связан со становлением служилого сословия — дворянства, которое должно было стать опорой рождавшегося централизованного государства. Но если существовавшие до этого система кормлений и монастырское землевладение не были вторжением в традиционные права Земли, то раздача земель военно-служилому сословию шла за счет натиска на крестьянские земли (так называемые черные волости), до той поры платившие лишь государственные налоги. А к XIX веку, со становлением капиталистических отношений и неизбежным усилением эксплуатации, крепостная зависимость фактически превратилась в рабскую, подобную рабству на Американском континенте.

Как пишет современный исследователь русского крестьянства Л. В. Данилова, “феодализм отличается от рабовладения… тем, что при феодализме низовая основа социального организма признается членами социума, в отличие от рабов и полусвободных”**. В самом деле, крепостных крестьян в России XVIII — первой половины XIX в. дворянская элита России отнюдь не признавала членами общества…

Крепостное право за много веков породило, с одной стороны, психологию покорности и фатализм людей, с рождения не знавших свободы, с другой стороны — инфантилизм, веру в то, что о тебе думает и заботится добрый барин. Весьма примечательно, что когда по указу 1803 г. о вольных хлебопашцах наиболее либерально настроенные помещики начали отпускать крестьян, то крестьяне одного из помещиков возмутились — а кто о нас заботиться станет? Такая тяга русского мужика к крепкому кулаку не раз давала о себе знать в нашей истории и позволяла удерживаться на “престолах” персонажам, деятельность которых была далека от общественных интересов.

В целом история России последних трех веков, несмотря на различия в формах правления и политических институтах, представляет собой единый процесс, развивающийся несколько по иной логике, чем в предшествующий период. De facto так называемое второе издание крепостного права началось с Петра I и носило не феодальный, а раннекапиталистический, связанный с товарностью хозяйства, характер.

Об этих трех столетиях А. Г. Кузьмин высказывался в разное время и в связи с различными темами, но всегда его оценки были очень емкими и точными. Именно при Петре, по его словам, “крепостное право в самом свирепом виде разольется по России, подавляя и Землю в целом. С общиной теперь мало считается и помещик-крепостник, и государственный чиновник. Но она остается прибежищем для угнетенных, и не случайно, что бегущие от произвола крестьяне опять-таки восстанавливают на новых местах примерно то же самоуправление (казачий круг как его специфический вариант).

Община переживет и столыпинскую реформу — власть долго пыталась использовать общину как опору, эксплуатируя в своих интересах принцип круговой поруки. Реформа Столыпина имела не экономические цели, а политические: разрушить общину как орган крестьянской самодеятельности и отвлечь ее от покушений на помещичьи земли. На время удалось сохранить землю за помещиками. В 1917 году аграрный вопрос оказался главным, и большевики победили лишь потому, что приняли крестьянский “наказ”.

Революции начала XX века были неизбежными. И кардинальные факты этой эпохи — стремительный взлет кооперации (к 1917 году Россия выходит на первое место в мире по этому показателю, включив в разные типы кооперации до 70% населения), а также голосование за социалистические партии на выборах в Учредительное собрание: осенью 1917 года почти 90% избирателей (в том числе 58% за эсеров и 25% за большевиков)”. Разрушая помещичьи усадьбы (а с августа 1917-го по весну 1918 года они были разрушены почти все), крестьяне воссоздавали общину, куда во многих случаях загнали обратно и хуторян. Но восстановить сам принцип делегирования власти снизу доверху они не могли, и потому что самоуправление давно было низведено на самый низший уровень, и потому что лозунг “грабь награбленное” не стимулирует желания выстроить государство до верху.

Крестьянские съезды в ноябре-декабре поддержали власть советов и правительство из большевиков и левых эсеров. Они, разумеется, ратовали за “русский социализм”. Но он и был в то время оптимальным вариантом по крайней мере для крестьян, оставшихся главным, наиболее многочисленным слоем России. Естественно, что “военный коммунизм” встретил резкое неприятие со стороны крестьян. Но политика нэпа их вполне устроила, и община в это время восстанавливается почти на всей территории собственно России.

И в конце ХХ века Кузьмин считал основой возрождения России общинные идеалы, сохранившиеся в российском менталитете: “Разрушить Россию нельзя, пока не искоренено коллективистское сознание большей части ее народа”.