Наш Современник, 2006 № 01

“Умеет жить, собака, — подумал Звонарев, с наслаждением глотая из горлышка горьковатое прохладное “Останкинское”. — Я бы до полудня вяло ходил в поисках пива, пока бы не нашел какое-нибудь кислое и теплое”.

— Полегчало? — участливо осведомился Кузовков. — А теперь приготовься, скоро тебя чечены резать придут. Я вот из-за тебя встал пораньше, вооружился гранатами, — он кивнул на бутылки.

— Какие чечены? — пролепетал Алексей.

— Чеченские чечены. Не помнишь? Ты же вчера Зелимхана Яндарбиева козлом назвал, когда он приперся сюда и заявил, что мы своим шумом мешаем ему работать.

— Козлом?

А Звонарев думал, что он дедуктивным методом восстановил в целом картину вчерашнего! Нет, оказывается, были еще боковые сюжеты, покрытые мглой алкогольного беспамятства.

— Почему же сразу козлом? — искренне недоумевал Алексей.

— Ну, ты тут с Онищенкой по-хохляцки шпрехал и по инерции сказал Яндарбию: “Зелимхане, вид тяжкой праци буваюты ежики у сраци. Сидай, выпей з намы”.

— А он?

— А он говорит: “Ми нэ пьем”. А ты ему: “Кто это — “ми”?” “Мусульмане. Вайнахи”, — гордо отвечает тот, поглаживая этак бороду. А ты же темный человек, не знаешь, кто такие вайнахи. “Почему же сразу на х…?” — спрашиваешь. Думал, он тебя послал. — Разве тебе бы понравилось, если бы я назвал тебя козлом? Тот побелел. “Ты пьян, — говорит, — иди проспись”. А ты, значит, у меня, как у хозяина, спрашиваешь: “Кузовков, почему сюда приходят разные бородатые козлы, называющие себя национальными классиками, и отправляют меня спать? Ты что, меня спать пригласил?” А Зелимхан тебе: “Клянусь аллахом, за козла ответишь!” А ты берешь вот эту табуретку и тихо идешь к нему. Я не знаю, может быть, ты ему хотел предложить присесть, но он понял по-другому. Прошипел, собака: “Я тэбэ с братьями рэзить приду”, — и был таков. Вот сидим, ждем, когда тэбэ придут рэзить.

— Не придут, — махнул рукой Звонарев. — Знаю я их брата. Горец, ставший детским поэтом, уже не горец. А ведь они все детские поэты, наши чеченцы, несмотря на свирепые морды. Заложники социалистического интернационализма! Кто их будет переводить, если они русских писателей станут резать? А если их не будут переводить, кто узнает об их существовании? “Так решимости природный цвет/Хиреет под налетом мысли бледным…” Слушай, Кузов, а ты не приврал насчет вайнахов?

— Старик, вот же свидетели сидят!

Звонарев засмеялся.

— Смешно получилось.

— Смотрите, мужики, до него дошло наконец!

От пива Алексею полегчало. Все стали казаться хорошими, даже мрачно-медоточивый Яндарбиев. Он закурил, выпил еще бутылку. Кузовков внимательно наблюдал за ним.

— Ну как, Леха? Отдохнул, расслабился?

— Даже снова устать успел. Спасибо тебе, старик.

— Не пора ли тебе ехать? — с нажимом на последнем слове спросил Кузовков.

Ехать! А он уже и думать забыл про разговор в “Яме”. Но ответил так, как будто размышлял о нем всю ночь:

— Пора.

* * *

В железнодорожном агентстве он спокойно купил билет на вечерний поезд “Москва — Севастополь” — затруднений с билетами на юг в эту пору не было. Как студенту купейное место обошлось ему всего в 11 рублей. Потом Звонарев поехал домой, собрал вещички, взял деньги, путевку, медицинскую справку из поликлиники Литфонда, попросил родителей отвечать по телефону, как сказал Кузовков, и поехал на Курский вокзал. Все проблемы с работой Алексей решил оставить на потом, тем более что он еще до истории с полковником и аттестацией поменял и отработал заранее два дежурства, чтобы высвободить себе необходимые две недели в феврале для поездки.

Он шел вдоль состава по перрону, вдыхал волнующий запах топящихся углем титанов. Поезд был новенький, чистый, с буфетом, пива хоть залейся. В купе, куда он вошел, позвякивая бутылками, несомыми за “шею”, — новая приятная неожиданность: у окна сидела симпатичная рослая девушка в обтягивающем красивую грудь свитере. Звонарев с ходу, на “вчерашних дрожжах”, познакомился. Соседку звали Светой. Через пять минут они уже дружески распивали пиво. Так бы ехать до самого Симферополя и заняться чем-нибудь более интересным, нежели шутки под пиво, да ближе к отходу появились два других соседа.

Когда поезд тронулся, в купе заглянул еще один человек, удивительно похожий на покойного Джона Леннона — круглые очечки, падающие на лицо космы, крючковатый нос, — внимательно оглядел купе и предложил одному из новых соседей, пожилому мужчине:

— Не хотите ли поменяться местами? У вас какая полка? Верхняя? А у меня нижняя — тут рядом. Но попутчики — люди пожилые, солидные, и дама с ребенком, а я с молодежью люблю, музыку слушать. — Он хлопнул по свисающему с плеча на ремешке “Панасонику”.

Пожилой молча кивнул, собрал вещички и ушел.

— А вы, кстати, против музыки не возражаете? — несколько запоздало спросил волосатый у новых попутчиков.