Наш Современник, 2006 № 01

Поэт Андрей Кузовков по прозвищу Кузов воевал в Афганистане, учился полгода в МГИМО, три месяца сидел в тюрьме, точнее, в спецприемнике для бродяг, служил милиционером, мыл золото в Якутии, печатался в журнале для слепых, работал страховым агентом и женским цирюльником в роддоме — сам он, впрочем, называл эту профессию другим, неприличным словом. Кузовков был непревзойденным мастером попадать в абсолютно безвыходные ситуации и чудесным образом из них выбираться. Он утверждал, что под Сургутом, где он трудился нормировщиком на строящемся газопроводе, “химики”, недовольные тем, как Кузов закрывал им наряды, заварили его в газовую трубу у самой заслонки, и он полз по ней несколько километров к компрессорной станции, причем ногами вперед, пока не утомился и не уснул. Во сне он якобы так храпел, что бригада обходчиков издалека ощутила вибрацию в магистрали и стала искать источник паранормального явления, пока не добралась до инородного тела в трубе — Кузовкова. Трудно сказать, было ли так на самом деле, но однажды Звонарев убедился, что кузовковские истории возникают не на пустом месте. Встречали Новый год в одной московской квартире, на пятом этаже. Кузовков вышел освежиться на балкон, дверь которого находилась как раз напротив праздничного стола. Минут через десять раздался звонок в дверь. Открыли: на пороге стоял слегка припорошенный снегом Кузов. Все ахнули, а Кузовков как ни в чем не бывало подошел к столу и молодецки тяпнул водочки. Но на этот раз он не мог рассказать, что с ним произошло: ходил, мол, подышать, а больше ничего не знает.

Звонарев вклинился в очередь и громко сказал, похлопывая по кейсу:

— Мужики, я к своим! Меня за вином послали.

Очередь послушно расступилась, сочтя, видимо, это вполне уважительной причиной. Вслед за Алексеем, в его кильватере, захотел пролезть еще один человек в собачьей шапке, идущий за Звонаревым от самых ворот прокуратуры, но ему решительно загородили путь. Человек не сказал ни слова и тут же покинул очередь. Он быстрым шагом завернул за угол и вошел в воняющий кислым пивом, захламленный битой тарой двор, где был служебный вход в “Яму”. Здесь он решительно постучал в обитую железом дверь, а когда ему открыли, показал работнику в грязном халате какое-то удостоверение и нырнул внутрь.

Звонарев не ошибся: литинститутовцы все еще были в “Яме”. Уже от входа он услышал их гул, который невозможно спутать ни с каким другим, — все говорили одновременно, не слушая друг друга.

— Леха! — заорали они, завидев Звонарева. — Ты уже на свободе? Подписка о невыезде? Кружку зэку! За освобождение!

Тотчас же перед ним появилась запотевшая кружка “Ячменного колоса” с оседающей шапкой пены, которую он жадно, не отрываясь, выпил до дна.

— Мучили жаждой, — прокомментировал кто-то. — Сатрапы! Кузов, добавь ему в “нагрузку”. Он, гад, нагрузок не любит! А ты полюби!

Из-под полы кузовковского полушубка сверкнуло водочное горло, в кружку Звонарева, журча, полилась прозрачная струя.

— Засади.

— За нас с вами, — провозгласил охмелевший уже от одного запаха водки Алексей. — И за х… с ними!

Ребята заржали. Он выпил, закусил сыром сулугуни.

— Ну, рассказывай, — сурово сказал Кузовков. — Генеральная прокуратура, ни фига себе! Ты чего сотворил?

— Я не в Генеральную ходил, а в военную. Один “важняк” армейский самоубийством покончил, а я перед этим к нему на вызов ездил. Теперь таскают.

— Ну, Леха, без вопросов — на тебя все спишут. Скажут: ты его цианистым калием уколол. Убийца в белом халате!

— Мужики, вы извините, мне по этому поводу надо с Кузовковым потолковать.

— Толкуй здесь!

— Нет, я знаю, вы будете все время прикалываться, а мне-то нужен серьезный совет.

— Ну, давай! Долго не советуйся! А то водка стынет.

Звонарев с Кузовковым взяли свои кружки и перешли за маленький столик в углу, где местный завсегдатай бомж Коля сливал из нескольких кружек в одну остатки пива.

— Колян, на тебе сорок копеек и исчезни, — распорядился Андрей.

— Будет сделано! — Коля схватил трясущейся рукой мелочь и побежал, звеня кружками, к автоматам.

— Налей мне, Андрюха, чтобы у меня в голове прояснилось, — попросил Звонарев.

Кузовков набулькал прямо в пиво. Чокнулись, хлебнули забористого “ерша”.

— Вот какое дело, — заговорил, собравшись с мыслями, Алексей. — Слушай. Только учти: если разболтаешь — мне тюрьма светит.

Он рассказал обо всем Кузовкову, опустив, правда, содержание разговора с полковником и вообще не упомянув про разведку и шпионов. Кузовков же, к удивлению Звонарева, проявил деликатность и ничего по этому поводу не спросил.

— Получается, — подвел итог Алексей, — я кругом крайний, и к кому бы дело ни попало, мне будет только хуже. А КГБ, прокуратура и милиция могут спокойно перебрасываться бумажками. Скажи: как мне выбраться из этого круга?

— Делай ноги, — без раздумий посоветовал Кузовков.

— Как это — делай ноги?

— А так — беги, исчезай. А они пусть разбираются друг с другом напрямую. Ты подписку о невыезде давал?

— Нет.

— Так что же ты время теряешь? Как это у Апдайка: “Кролик, беги!”