Наш Современник, 2005 № 04

Уже по одному только портрету в новой книге Алексея Перелыгина ясно: перед нами правдолюбец и правдоборец, оттого с таким укором смотрят его пронзительные глаза и так сурово сдвинуты брови. Он и впрямь видит людей насквозь, вот для примера несколько портретов: «Готова тройка с бубенцами. / Наполнен водкой облучок. / Садится в сани с молодцами / Портретной должности сморчок. / …Сморчок собрал льстецов заране / И вскоре позовёт ещё. / Искусом сладкозвучной дани / Сморчок доволен и польщён».

Чем не портрет нувориша чиновничьего разлива? Или вот — новая порода русских женщин, появившаяся на свет в результате перестройки: «Не в захолустье тараканном / Она согласна отцветать. / Такую стать с пустым карманом / Не выйдет бескорыстно взять».

Перелыгин — поэт острой социальной направленности, и оттого его палитра необычайно многолика, на его холстах уживаются вместе и бывший председатель колхоза «Рассвет» Седой, и предприниматель Довгань, и зам. прокурора Майя Конюхова, и пенсионер дед Федот, и корова Глафира, и собака поэта Виктора Дронникова, и попугай Юрия Оноприенко. И всем своим героям — и тем, кого поэт презирает, и тем, кому сострадает, — он говорит: «Любовь своё ещё возьмёт / Назло и вымыслам, и вздору. / Листвы безропотный полёт /Душе попутен в эту пору. / Зря недоумки сеть плетут / И тщатся свет поймать небесный. / Не им достался тяжкий труд / Слагать божественные песни. // Наветы. Сплетни. Всё сгниёт. / Валите, мерзкие, до кучи! / Любовь чужого не возьмёт, /А своему добру научит».

Вот так и живёт веками наша праведная Русь — добротой да любовью. На чужое не зарится, ещё и своими духовными богатствами щедро делится. И в этом и есть её великий промысел.

* * *

Владимир Ермаков. Безвременник: Стихи. Эссе. — Орёл: «Вешние воды», 2001. — 340 с. илл.

Сильнее всего, пожалуй, выпадает из перечня выпущенных «Вешними водами» книг оригинально оформленный том стихов и эссе Владимира Ермакова «Безвременник», откровенно ориентирующийся не на традиционную «орловскую» поэтику, лучше всего явленную в стихах, скажем, Геннадия Попова, а скорее на формальные поиски и достижения современной московской литературы, что видно хотя бы по открывающему книгу стихотворению «Версификация», густо аллитерированному созвучием «п-р-с» — «п-р-с-п»: «Сухие корни слов составят перепись / созвучий, проступающих из фона: / персидская сирень… приспелостъ персика… / персты Персея… перси Персефоны… / Персеполь… перспектива… (Пресный перечень!) / дисперсия… персона… Пёрселл… перстень… / Всё, что на ощупь схвачено из вечности, / в расхожей речи поражает плесень…».