— Библейский патриарх Енох, сын Каина , объясняет ущербность человеческой природы слиянием обоюдно несовместимых сущностей — духа и глины. Богословы признали его сомнения ересью, а его книга считается апокрифической. Я сорок лет бьюсь над загадкой несовершенства вереницы человеческих цивилизаций, провалившихся в Лету. Цивилизаций, ходивших вслепую по кругу, наступающих на те же грабли, заводивших племена, народы и великие империи во всё тот же тупик войн, голода, социальной несправедливости и неравенства. Это непостижимо! Ведь человек, “венец творения”, создан Совершенным по своему Образу и подобию! Я написал роман с огромным количеством вариантов. Я уже говорил вам, что в этой книге я пытаюсь связать нити всех моих творческих размышлений.
Вот и я — стар и слеп, как Фауст, но продолжаю трудиться. время покажет, зря ли я пытался осмыслить непостижимую историю человечества. Я никогда не считал себя всемогущим литератором, а свои писания вечными. Хорошо, если в будущие хрестоматии войдут пять-десять моих страниц. И это будет великое достижение. Но я продолжаю работать, честно работать, каждый отпущенный мне день. Лет тридцать назад я уже собрал в синюю папку рукопись в 17 авторских листов. И отдал жене на хранение. Тогда нельзя было и мечтать о публикации...
* * *
Леонов встретил меня у лифта. Бодрый, возбуждённый, в отлично сидящем дорогом костюме и зеркально блистающих концертных ботинках. Как бы продолжая разговор с сыновьями, спросил его:
— Леонид Максимович, а какая у вас диоптрия?
— Никакой! У меня дистрофия. Сетчатка там лопнула. Это серьёзное дело, — сообщает он шепотом.
— А так вы всё слышите?
— Я ещё не оглох. Да, да. Вы читали мою статью в “Лит. России”? Интересно, что вы о ней скажете? — усаживает меня в гостевое кресло у дверей, напротив огромного старинного стола, за которым я видел его чрезвычайно редко, и протягивает газету за 12 января 1990 года. Вытирая слезящиеся глаза, просит огласить своё приветствие участникам конференции “Перестройка и судьбы России”, состоявшейся 26 декабря 1989 года.
— Кажется, фигуры Призрака в шуме речей никто не разглядел? — лукаво спрашивает классик. — Я хочу послушать, как это звучит. Меня из бондаревского Союза написать попросили. На конференции я не был. Если можно, без театральности.