Наш Современник, 2004 № 05

Все заложено в тексте-произведении, а потому так разнятся читательские письма этого десятилетия. Узнавая в рассказах Зощенко о собственной приватной жизни, читатели сообщали писателю все новые и новые эпизоды и детали из бытия массового человека, писали о своих тревогах и сомнениях (см. публикацию писем читателей к М. Зощенко этого десятилетия: Михаил Зощенко. Материалы к творческой биографии писателя. Вып. 1. СПб., 1997. С. 193—225). Своими выступлениями в центральных газетах Горький факти­чески определил, в каком направлении должны читатели образовы­ваться при чтении его произведений. Отклики оказались запрограммированными, и в тайны “Жизни Клима Самгина”, пронзительной горьковской исповеди, читатель особо не погружался. Читая романы Гладкова, Панферова, Шагинян, одни читатели гневались, другие отписывали ожидаемые отзывы, что по прочтении романа будут жить по-другому и равняться на тот или иной созданный писателем положительный образ. Именно отписывали. Ни одному из бесчисленных в советской литературе положительных героев читатель особо не доверял — об этом, в частности, говорит феномен читательского успеха сначала не замеченного критикой романа Н. Островского “Как закаля­лась сталь”: подвиги и страдания героя были не выдуманными, а достовер­ными, биография не исключительной, а скорее массовой.

На “Тихом Доне” сошлись все вопросы. Художественная достоверность описаний из письма в письмо рождала вопросы. Выдуманное это или не выдуманное? Если не выдуманное, то где хутор Татарский, сообщите адреса героев. В романе ведь зачем-то сказано, что Ягодное находится в 12 кило­метрах от Татарского — что сегодня там, можно ли узнать, как прошла там коллективизация? Шолоховская хроника гражданской войны рождала желание у читателей, участников описанных в романе событий, уточнить эту самую хронику. Но не только уточнить, но и понять эпоху гражданской войны — как со стороны красных, так и белых. Фантастической достоверностью текста только и можно как-то объяснить, почему в середине 1930-х (!) читатель, знавший, что гражданская война окончилась в конце 1920 г., вновь и вновь задавал только Шолохову странный вопрос о сроках окончания “кровопролитной” гражданской войны... Не этим ли читательским вопросом, главным вопросом русской жизни XX в., объясняется публикация в начале января 1937 г., в дни пушкинского юбилея 1937 г., на страницах самой массовой газеты “Известия” некоторых фрагментов 4-й книги романа: “Семья распадаласъ на глазах у Пантелея Прокофьевича. Oни сo старухой оставались вдвоем. Неожиданно и быстро были нарушены родственные связи, утрачена теплота взаимоотно­шений , в разговорах все чаще проскальзывали нотки раздражительности и отчуждения . За общий стол садились не так, как прежде, — единственной и дружной семьей, а как случайно собравшиеся вместе люди. Война была всему единственной причиной...” Этот непростой шолоховский ответ читателю можно прочитать как пушкинское слово автора “Тихого Дона”, как коммен­тарий к политическим процессам рубежа 1936—1937 гг. и как формулу преодо­ления ненависти.

Читатель вылавливал из немногочисленных выступлений Шолохова на страницах газет информацию о завершении работы над романом и сразу слал в издательство письма с просьбой выслать последнюю книгу. Если учесть, что в это десятилетие отвечали на все читательские письма, то можно предста­вить объем работы издательства, на который его обрекал “Тихий Дон”. “Сами не знаем”, — эта редакторская помета 1937 г. на одном из писем о сроках появления последней части “Тихого Дона” высвечивает весьма интересные и непростые вопросы, напрямую связанные с творческой историей романа.

Мы не знаем, докладывались ли Сталину читательская картина “Тихого Доне”, ее обширная география (письма со всех регионов страны, от зарубеж­ных читателей, в том числе от русских эмигрантов), социальное представи­тельство всех слоев (рядовые колхозники и сельская интеллигенция, рабочие, учителя, рядовые красноармейцы, политработники, белогвардейцы, школь­ники, студенты, преподаватели техникумов). Докладывались ли странные для советского писателя отзывы читателей и картина общенародного ожидания финала “Тихого Дона”... Исключить этого нельзя. Как свидетельствуют мате­риалы архива ГИХЛ, письма (выборочно) перепечатывались в нескольких экземплярах. Для кого — конечно, для автора “Тихого Дона”. Шолохов ценил читательские письма.