Наш Современник, 2004 № 01

Так, через мимолетный образ, как бы нечаянную деталь, вроде бы случайное действие вкладывается в душу человека продуманная информация о скромном и честном труженике Ельцине, о свойском мужике Черномырдине, о добропорядочном семьянине Жириновском. В выборных кампаниях эту технологию считают важнейшей. Если показывают, как политик потея рубит дрова на даче, — значит, нас хотят убедить, что трудолюбив наш будущий избранник, хозяйственный — все для людей. Если же демонстрируют гладящим лошадь или собаку, треплющим за уши кота, насторожитесь: вас хотят убедить, что он добрый и отзывчивый человек. Кот, собака и лошадь очень часто не имеют к герою ни малейшего отношения. Старая Маргарет Тэтчер ради имиджа выгуливала перед телекамерами на пляже совершенно незнакомую ей собаку. Предвыборные пудели господина Путина тоже могли бы быть взяты напрокат из какого-нибудь собачьего клуба, причем именно пудели — глупые, добродушные существа, кидающиеся лизать в нос всякого встречного-поперечного, вызывающие умиление избирательниц. Демонстрировать в роли путинского любимца кровожадного бультерьера телетехнологи вряд ли реши­лись бы. А вот показывать кандидата в депутаты или президенты гладящим экзотическую бородавчатую жабу или миниатюрного домашнего крокодила —  такие семейные любимцы есть у некоторых оригиналов — пиарщики вообще наотрез откажутся, равно как не предложат “клиенту” прогуляться по пляжу с черным каракумским тарантулом на плече или с парой породистых белых крыс на изящной витой цепочке.

Особенно критично отнеситесь к идиллическим репортажам о встречах политиков с детьми, и своими, и чужими. Маленькая дочка забралась к папе на руки и прижалась к нему румяной щечкой. В душе зрителя мед и патока — этот человек никому не сделает зла, ведь он так любит детей! Он и о наших детях позаботится не хуже, чем о родных! И сколько таких идиллических картинок из “детского альбома” припасли политтехнологи для доверчивого избирателя: тут тебе и посещение “клиентом” детского дома с подарками, и его визит в детскую больницу с лекарствами. Обездоленные дети, исстрадав­шиеся личики, с трогательным ожиданием глядящие на вас их искренние глаза — тот вазелин, с помощью которого цинично пролезают в души избирателей депутаты и президенты. Вот почему постоянный сюжет предвыборных новостей — жена президента со слащавой улыбкой гладит по головке детдомовского сироту. Лужков привозит мед в детский приют и торжественно проводит там публичное чаепитие. Путин чуть не каждый день бывает на уроках в школах, самолично объясняя второклассникам свою предвыборную программу... Для здравого ума — это бездарнейшее времяпрепровождение. Люди при столь важных должностях, обремененные кучей государственных дел, занимаются сущими пустяками. Смешно мэру работать раздатчиком меда, а президенту учить второклассников конституции, но с точки зрения выборных технологий — это самые что ни на есть мудрые шаги: избиратель уронит скупую слезу и до самого заветного дня выборов будет неотвязно помнить: наш избранник — необыкновенно добрый человек!

Заметьте, не все стороны жизни своих обожаемых вождей видят избира­тели в этих “электоральных пасторалях”. Вот никто еще не показал, как какой-нибудь кандидат в депутаты или президенты с аппетитом поглощает черную икру. Даже простую свиную отбивную еще никто из них на экране прилюдно не скушал. А почему? Да потому что это интуитивно не по нутру обывателю, который, поглазев на жующего, непременно решит: “Ох и прожорлив! Такого к власти нельзя — нас всех сожрет!”

Важной технологией внушения, проникновения без спроса в наши мозги и души оказываются авторские программы на политические темы. Их воз­дейст­вие основано на особой роли монолога в общении людей. Вопросы, ответы, споры, возражения, то есть привычный диалог, дают возможность каж­дому анализировать, сомневаться, думать. Монолог же — когда один говорит, а другие его только слушают, в обычной жизни возможен, когда говорит старший — начальник, учитель, руководитель, родитель, хозяин, словом, авторитет, которого принято не перебивать, которому будет лучше не возражать, с которым спорить себе дороже. Но монолог из телеви­зора в авторских программах создает ситуацию, когда мы, зрители, не можем возразить Сванидзе или Познеру, Радзиховскому или Шустеру, мы принуж­дены слушать их, как будто они нам отцы родные или учителя, начальники или хозяева. Благодаря телемонологу у большинства зрителей, вопреки их собственной воле, вырабатывается привычка, даже потребность соглашаться с тем, что вещает с экрана “говорящая голова”. Слова с экрана кажутся весо­мее и значительнее слов рядом живущих людей, будь они стократ умнее познеров и шустеров. Ведь с умным соседом можно поспорить, можно даже в ухо ему дать, чтоб шибко не умничал, а с экранной головой, пусть даже наипустейшей в мире, не поспоришь, в ухо не заедешь. Вот психологическая причина высоты экранного пьедестала, создающего культ из любой серости.