Наш Современник, 2004 № 01

Нет, из разоренной, униженной России русские не побежали. То есть современная Россия не породила типичной фигуры эмигранта, ищущего лучшей доли. “Утечка мозгов” — это было, и есть, и будет происходить в нужном на Западе количестве. Вернувшийся из США Константин Благодаров пишет в “Деловом вторнике” (2003, № 5), что ныне там обретается около 4 миллионов выходцев из бывшего СССР, “скопом признанных евреями и рассованных по всем штатам”. Западные СМИ пугают своего обывателя “русской мафией”, но, как правило, это мафия вполне интернациональная. В России СМИ любят посмаковать тему вывоза из России “сексуальных рабынь”, но к такому явлению, как эмиграция, это не относится: увозят чаще всего обманом.

Когда-то русские сектанты эмигрировали из России в Канаду или в США. В наше время они покидают свои обжитые богатые села на Кавказе и перебираются в опустевшую русскую глубинку. Насколько мне известно, пере­селение в русскую деревню приобретает устойчивый характер. В Орлов­ской области создана переселенческая комиссия во главе с одним из замести­телей губернатора, переселенческие комиссии созданы также во всех районах, они помогают приезжим в поиске работы. А по соседству, в Рязан­ской области, наместник Сретенского мужского монастыря архимандрит Тихон (Шевкунов) возглавил сельский кооператив “Воскресенье” (бывший колхоз “Восход”). Теперь это хозяйство окрепло, и архимандрит Тихон признал­ся в телепередаче “Русский дом”, что ему нравится советский лозунг о “стирании граней между городом и деревней”, в кооперативе “Воскресенье” люди будут жить достойно во всех отношениях.

Если не пропускать редкую в российских СМИ добросовестную инфор­мацию из жизни села, складывается цельное впечатление. В глубинку едут северяне, офицеры в отставке, рабочие с закрытых навсегда заводов. В деревню Крутой Лог Воронежской области приехали двадцать русских семей из Чечни. Люди работящие, они уже через год обзавелись собственными домами. Если бы у нынешней власти была совесть, то новоселам в Кривой Лог выслали бы компенсацию за разрушенные в Чечне жилища. Еще пересе­ленцы — в Тульской области: “обрусевшие эстонцы”, как они себя называют. Их предки когда-то поселились в Казахстане, но теперь они там оказались гражданами второго сорта, как и все “русскоязычные”. Однако и в Эстонию ни за что не поедут: “Мы там тоже будем вторым сортом”, — говорит Мария Витаус (Владимир Баткин. “Всем гуртом”. — “Завтра”, 2003, № 20).

В русскую глубинку заезжают и “инокультурные иммигранты”. Когда-то здесь были привычными бригады “шабашников” с Кавказа, подрабатывающих на сельском строительстве. Для сегодняшнего времени типично агрессивное поведение группы выходцев из Дагестана, стремящихся завести свои порядки в деревне Калужской области. И все же, как четко сформулировал в “Русском доме” генерал Леонов, в калужской деревне был конфликт не национальный, а криминальный: сельским жителям пришлось воевать главным образом со своей “родной” милицией, насквозь коррумпированной. И здесь надо уточнить, что именно в глубинке больнее всего сказалось организованное самой же властью разрушение законности, правопорядка. Поглядите, как ведет себя Генеральная прокуратура. Чего можно ожидать после этого от районного прокурора? Поэтому в глубинной России (и не только в глубинной) сегодня проще посадить в тюрьму русского, чем “лицо кавказской нацио­нальности” или “цыганского барона”. В то же время любой шаг в защиту русского населения от этнических группировок — для местной власти всегда риск попасть под атаку СМИ.

Ну, а мирное врастание нерусских в русскую жизнь все же идет тихо, без деклараций. Менталитет “инокультурного иммигранта” не мешает ему интегрироваться в русскую среду, если он приехал сам по себе, а не в крепко сколоченной команде — не столько национальной, сколько криминальной.