Наш Современник, 2002 № 12

Еще в начале прошлого века в книгах о Дмитрии его называли “перво­начальником русской славы”. А народ навсегда связал его имя с победой на Куликовом поле, назвав его Донским. Действительно, по значению для русской истории в один ряд с Куликовской битвой можно поставить, пожа­луй, только Отечественную войну 1812 года, Великую Октябрьскую социалистическую революцию и Великую Отечественную войну 1941 — 1945 годов.

В судьбе же Дмитрия величие Куликовской битвы несколько заслонило другие события и победы в жизни князя. А ведь это он впервые заменил деревянные стены Московского Кремля на высокие, каменные. Это имело и стратегическое, и сим­во­лическое значение для Москвы, для Руси. Если бы Дмитрий сде­лал в своей жизни только это, то уже ос­тался бы в истории Родины. Но сколько еще было сделано им!

...Шли и шли к бе­ло­каменной Москве серпуховские, боров­ские, новгородские, белозерские князья с дружинами, дивились высоким стенам, воз­веденным Дмитрием, понимали и принимали силу Москвы. Откры­ва­лись угловые башни, и входили ратники на Собор­ную площадь, распола­гались в ожи­дании выхода. Кто под обозными телегами по-крестьянски, кто у хра­мов на паперти, кто по сеновалам. А князья в боярских хоромах в ожидании Дмитрия вку­шали московские снеди.

А Дмитрий уже спе­шил в Москву от Сергия Радонежского, давшего ему свое бла­­го­словение на бит­ву и на победу. Еще виде­лись мирные кар­тины сельской нивы, за­лив­ных лугов вдоль рек. Для Дмитрия это было и укреплением духа, и прощанием с Родиной, это был, быть может, последний поклон ей.

И мне, художнику, нельзя пройти сегодня мимо этого события, мимо благо­словения на битву, это должно войти в мой замысел, стать его частью.

А Москва? Выхо­ди­ли ополченцы к Моск­ве-реке в завет­ный час. На воде мир­но покачивались суда купцов, стояли баньки по отлогому берегу, темнели мостки, где обычно бабы полос­кали белье. И в кото­рый раз провожали здесь воинов жены и сестры. Кто в слезах, а кто уже выплакал все. Тут и сама Евдо­кия, жена Дмитрия, с малыми детьми у по­до­­ла, и опять она на сно­сях. Сколько еще на Руси будут провожать жены мужей и братьев своих! Сколько их еще не вернется с поля боя!

Вот так в воображении постепенно рождалась и другая часть моей картины. Теперь я знал, это будет триптих. Форма триптиха позволит мне показать события в развитии, во времени, я смогу охватить главные, решающие моменты этой народной драмы. Боковые части триптиха ясны — “Благословение Дмитрия на битву” (прощание с Родиной) и “Проводы ополчения” (плач жен). Для меня всегда очень важно название картины, ведь в нем заключается суть вещи. Когда у меня есть название — это значит, что я готов, что я уже до конца знаю, чего хочу.

А центр? Тут труднее остановить свой выбор на чем-то одном. Узловых моментов много. Тут и совет перед битвой, когда решили переходить Дон, чтобы там, в Задонщине, или одержать победу, или встретить страшную смерть, ведь отступать будет некуда. И тревожная ночь, последняя перед решающим днем, — люди жгли костры, никто не спал, одевали, по старинному обычаю, чистое белье на последний бой, проверяли оружие. Где-то стучали по наковальне — правили копья. С шумом пролетали в темном небе вспугнутые утки, юркие кулики, ржали стреноженные кони.

От костра к костру ходили старцы с иконами, верша свое благословение на ратный подвиг. По старому стилю битва произошла 21 сентября, в день Рождества Богородицы, известна даже сохранившаяся икона Богоматери (Донской), которая, по преданию, была с Дмитрием на поле. Шли в бой с верою, и эта вера помогала — это была вера в самих себя, в свой народ, в праведность своего дела.

А может быть, для центра триптиха мне выбрать момент, когда Боброк “слушает землю”? Отъехали Дмитрий и князь Серпуховской Боброк, опытный полководец, первый советник Дмитрия в ратных делах, подальше в поле, спешились. Остался Дмитрий с конями под кроной большого дерева, а Боброк слушал землю, и услышал он гул приближающегося многотысячного войска, услышал он плач, и стоны, и стенания гибнущих — услышал он приближение рокового часа.

Мамай уже несколько дней стоял у Красного холма — ждал князя Рязанского да литовского князя Ягайло. Да что-то не спешили они, а если и подошли бы, им еще реки надо было преодолеть — переправы были разобраны по решению Дмитрия.

И вот наутро надел Дмитрий платье простого воина, не хотел он на битву со стороны глядеть, как Мамай. Хотел вместе со всеми биться в пешем строю. Пеший строй впереди, и пусть все знают, что Дмитрий среди них, где-то рядом. За пешим строем еще два эшелона конных с флангами и засадным полком Боброка, затаившимся до времени в дубраве. Позиция была выбрана так, что фланги оказались неуязвимы, их нельзя было обойти — мешали реки Непрядва и Дон, ну а строить ряды в несколько эшелонов учились у опытной в военных делах Орды.