Наш Современник, 2002 № 10

Напрасно иные взрослые полагают, что детские эти светлости, чистота этих помыслов отвергаются по мере роста всякого человека, исчезают, вытаптываясь жестокостью жизни, ее суровым реализмом, когда не о других, пусть нуждающихся в том, думать надо, а о самом себе и самому спасаться. Да, я принимаю и высоко ценю толстовское понимание отрочества, отчуждения и самоотталкивания; нелепо отрицать и школу взрослых жестокостей, — но уверен, доброта и сострадание, щедро зачерпнутые детством, непременно вспыхнут белыми соцветиями благих дел, если, выбравшись на взрослую дорогу, человек не совершит горького и, увы, самого непонимаемого греха — если он не забьет до смерти в самом себе себя, маленького. Если он не высмеет, не оскорбит, не вытопчет в себе себя несмышленого, наивного, но светло верующего в добро и обязательную победу справедливости.

В 1960 году, 25-летним журналистом провинциальной газеты, мне довелось прикоснуться к желанию сделать добро для маленьких сирот, ожечься, задуматься и не забыть этого ожога.

История несостоявшегося благодеяния заключалась в том, что сирот воспитательница раздала на выходные взрослым, на минуточку подобревшим, в то время как истиной является любовь, требуемая навсегда .

Я стал бывать в домах ребенка, детских домах, сиротских школах-интернатах, через 20 лет опубликовал повесть “Благие намерения”, экранизированную и много раз переизданную, переведенную.

Но этого казалось мало. По моим письмам властям в 1985-м и 1987 годах были приняты правительственные постановления в пользу сиротства. Появился Детский фонд — мое, может быть, главное дитя. К году его рождения, 1987-му, я уже окончательно, как мне кажется, выстрадал идею спасения детей-сирот — самую человечную, результативную, разумную.

Это идея семейных детских домов.

5

 

Итак, за 27 лет до создания Фонда я объехал и обошел множество сиротских заведений. То, что там угнетало, унижало, ломало, — нищета материальная, неважнецкое питание, дефицит книг, белья, автомобилей, так или иначе удалось выправить средствами публичными: двумя постановлениями, о которых шла речь выше, а с декабря 1987-го по 1991 год Детский фонд подарил сиротским заведе­ниям 1500 автобусов и грузовиков, не говоря уж о массе других дел, среди которых разукрупнение групп в домах ребенка всего Советского Союза за счет Фонда, создание во всех сиротских заведениях попечительских советов и открытие благотвори­тельных счетов, куда Детский фонд перечислил 120 миллионов тяжеловесных советских рублей, сотни тысяч книг, отправленных в детдомовские библиотеки...

Одного только не мог сделать Детский фонд, как и все великое и могучее советское государство: преодолеть дефицит любви. Не любви сюсюкающей, поверхностной доброжелательности — ведь за одну лишь зарплату, даже самую высокую, любовь не дается: не покупается и не продается.

Собственно, в этом и была заключена суть многолетних поисков.

Я знал и почитал покойную нынче великую мать Антонину Павловну Хлебуш­кину, директора Ташкентского детского дома, которая аж из-под Сталинграда вывезла в город хлебный кучу одиноких детей и за жизнь свою окормила 3000 сирот, и в раздумьях о героической службе ее с горечью приходил к выводу: одно дело спасти ребятню в годы войны, буквально физически, а другое дело — провести ребенка сквозь всю свою жизнь — ведь и повзрослевший, поседевший даже, обретший свою собственную семью, сирота по-прежнему остается сиротой потому, что у него нет родителей.

А родители? Что там толковать, они нужны человеку всегда, всю жизнь, и не только до их ухода с бренной земли, но и потом, после их жизни, потому что человек существует до тех пор, пока он жив в чьей-то памяти и, ясное дело, в памяти своих детей. Человек, душа которого пустынна и в ней нет его родителей, испытывает чувство неполноты, порой неполноценности, оторванности, непродол­жения: сам-то продолжится, но что было перед ним?

Рано или поздно, так или иначе, но тот, кто чувствует недостаточность родовых уз, это с горестью испытает. Что же касается детства, того важного — и долгого по плотности мировосприятия — отрезка жизни, когда нужна рука любящего старшего, родителя, — а руки этой нет, — то годы эти, этот отрезок могут сломать все грядущее существование.

Ибо нет счастья, если ты не был чьим-то сердечным продолжением.

6

 

В апреле 1987 года мне позвонили из Кремля и сказали, что со мной хотел бы встретиться Председатель Совета Министров СССР Н. И. Рыжков. Я был тогда главным редактором журнала “Смена”, много писал об отринутом детстве. Незадолго до звонка в “Литературной газете” появилась моя большая статья о детях желанных и нежеланных.