Наш Современник, 2002 № 06

А сколько раков водилось в Тихой Сосне во времена моего детства! Река кишела ими. В прозрачной воде было видно, как рак неспешно подбирался к наживке и объедал ее, не давая брать рыбе. Он цеплялся за наживку и висел на крючке, как лапоть. К вечеру раки выходили на мелководье, случалось, даже вылезали из воды. Мы их ловили рогульками из лещины. За каких-то полчаса на закате можно было добыть с полведра раков. И каких! Попадались громадные голубые раки, с большими, чуть ли не как у морских омаров, клешнями, — не такими острыми и цепкими, как у черных раков. Они очищали реку от всякой нечисти, перерабатывая ее в свое нежное и вкусное мясо — так же, как овощи — навоз.

Помню, как мы ловили раков в один из мартовских дней. Вместе с другом детства Федей Гуженко вооружились длинными раколовками, ломиками и бидонами и пошли на ерик — прямо за наши огороды.

Откалываем льдины и сплавляем их вниз по течению. Под водой, на хорошо видном дне сидели раки — уж мы-то знали, где они зимуют. Защепляли и вытаскивали их одного за другим. Под рачьими шейками, а точнее, хвостами, пряталась икра. Промывали раков в воде и тут же лакомились икрой. Она была чуть кисловатой, со своеобразным вкусом.

Наловили по бидону. Отнесли добычу домой. Пришли снова. Уже начинало темнеть. Ловили мы с противоположного от деревни берега. Собрались идти домой. Федя решил не обходить ерик — до Крейдяного моста идти было далековато, — а переплыть его на льдине. Отколол крыгу и, отталкиваясь раколовкой, поплыл. Я на другой льдине — следом.

Льдина Феди, как он ни старался, не хотела подходить к берегу. Друг подошел к ее краю и, соскользнув, плюхнулся в воду. Смотрит на меня, вытаращив глаза. Потом бредет по пояс в ледяной воде к берегу, благо он рядом. Из сапог выскакивают пузыри. Мне стало так смешно, что я упал на льдину от хохота.

Друг уже стоит на берегу и ругается. А меня тем временем сносит на глубину. Теперь уже я бегаю по льдине, пытаюсь подгрести к берегу. Но ничего не выходит. Тоже валюсь в воду. Она мне по грудь, и я иду к берегу с такими же пузырями, а хохочет теперь Федька.

Потом мы бежим к нему домой. Родители друга находят для нас подходящую одежду. Залезаем на горячую лежанку печи. Согревшись, садимся есть горячий борщ с цельными кусками старого сала в нем, круглым луком и такими же помидорами — бесподобно умела готовить мать Феди, Матрена Павловна, колхозный повар. И ни у меня, ни у друга на другой день — ни насморка, ни кашля. И снова мы на реке...

А однажды кто-то из односельчан — то ли Степан Константинович Демьянов, то ли его брат Кузьма, — решил по весне прокатиться в ледоход на льдине до соседнего Острогожска — вместо электрички. Взял топор, шест. Это снаряжение и спасло путешественника. Доплыл аж до соседней Зосимовки и там попал в затор, из которого чудом выбрался. Толстые льдины шли по широко разлившейся реке мощно — с гулом и треском, шорохом. Они наползали на берега, несли на себе вырванные водоросли и кустарники, а иногда и сельскохозяйственный инвентарь, домашних и диких животных. Тихая Сосна заливала заречный островной луг, размывала и сносила деревянные переходы и мосты, доходила до ольховых и сосновых лесов. Величественное и незабываемое зрелище! Подивиться на ледоход выходило все село.

Река надолго оставалась глубокой и полноводной, с чистыми берегами. В мутной воде мужики ловили подсаками и подхватками красноперых окуней, серебристую плотву и сибелей; круглых, как деревянные поленья, щук — не пахнущих после зимовки водорослями, а потому особенно вкусных.

Река кормила нас не только рыбой. Ребятишки, проголодавшись, могли насытиться ее водяными, прибрежными, луговыми растениями, их плодами. Весной с удовольствием ели побеги молодого камыша (пикульки). Летом подрастал высокий рогоз — розовый и белый. Его корнями, нежными и сладкими, мы лакомились, когда ловили рыбу малявочницами-топтушками. На воде плавали лилии-кувшинки. Рано утром они раскрывались,  распускали белоснежные лепестки, а к вечеру закрывались, и зеленые куполки-маковки уходили под воду. Это тоже была подходящая еда, в отличие от пахучих, но несъедобных желтых кубышек, по-местному — “глечиков”.

Когда белая лилия отцветала, то превращалась в “кувшинку” с вкусными кашеобразными семенами. Именовали ее тогда “гнилушкой”.

Питались мы также корнями ситняга, а из пористых его стеблей делали поплавки; ели так называемые прибрежные лапуцики, ожину-ежевику, калину, собирали под лозами опята, срывали обвившийся вокруг ольхи хмель.

Круглый год, веками, река спасала живших возле нее людей от голода и холода.

Тихая Сосна поит и удобряет илом прибрежные огороды — они урожайны даже в засуху. Она питает заливные луга — они летом и осенью украшены копнами, скирдами, а значит, потчует земляков мясом вскормленных ее прибреж­ными травами животных. В ее воде кормятся ряской и другими водорослями и моллюсками домашние и дикие утки, водяные курочки, журавли, чайки.