Наш Современник, 2002 № 06

— Было, выскочил, но зачем? Я ведь был обязан доставлять его при воздушных налетах в метро, а он принципиально не спускался туда. Силой тащить приходилось. А тут я же не мог в ванне сидеть, если бомбят.

— Да бомбежки-то не было, Ваня! Вспомни, как я смеялся над тобой, мыльным.

— Нет, нет, никуда я вас не отпущу. Я тут власть. Как-то, знаете, Маша приехала, одна из моих сестер двоюродных. Братьев-то не осталось... Первого, Анатолия, в двадцать первом году бандиты Курочкина шашками изрубили на куски, другой, Женька, подорвался в бронепоезде под Ленинградом. Одна сестра Маша осталась, Мария Петровна. Приезжает ко мне и быстро собирается: “Не буду мешать, пиши!” — “Не пущу!” — “Поеду!” — “Не выйдет!” — “Нет, поеду!” — “Ладно, езжай!” Поехала она, а я звоню в милицию: “Взять такую-то машину на перевозе!” Она там туда-сюда, а ей говорят: “Ничего не знаем, приказано вернуть”... Так что и вы никуда не уедете, друзья мои, пока я вас не отпущу.

— Волюнтаризм, Михаил Александрович, — сказал я.

— Вот вы посмотрите окрестности, родник наш, лесок... Чивилихина, должно быть, в лесок тянет... А вечером приходите, посидим, поужинаем...

Подъехало два “газика”, и мы с Ив(аном) Сем(еновичем) Погореловым сели в один. Вёшки со стороны степи отбиты от ветров, пыли и песка приличным сосновым лесом. Часть посадок еще тут дореволюционные, кажется. Надежная защита. Сейчас ведь это райцентр, 10 тыс. жителей, хорошие дома, полно машин. За лесом всем спокойно.

Километрах в пяти от станицы из склона горы бьет родник, и не родник, а родничище. Железная труба в 70 см диаметром на треть заполнена могучей струей. От этой вечной струи образовалась речка, она разливается в озера, целую цепь. Вокруг Отрога — так называют родник — ольха высоченная, тополя, дуб стоит поодаль могучий, раскидистый, хватает небо крепкими, еще без листьев лапами...

Поехали дальше по песчаной дороге, с юзом и буксованьем, влезли на возвышенность, где в войну стоял наш КП и был большой блиндаж. Красное, пригашенное по краям тучами солнце ушло за горизонт. Пока не затемнело, мы с Погореловым ходили отдельно ото всех, и тот доверительно рассказал мне поразительную историю, которая случилась с ним и Шолоховым в 1938 году.

Иван Семенович работал тогда в Ростовском НКВД рядовым чекистом. Начальник облуправления НКВД Гречуха и его зам Коган дали ему задание убить Шолохова, взяв расписку о неразглашении тайны. И. С. понял, что ему все равно смерть, и предупредил Шолохова. Тот на машину и вместе с Погореловым в сторону Сталинграда. Шолохов высадил Погорелова у стога сена, дал кошелку с едой и сказал: “Жди!” Почти 10 дней Погорелов сидел в стогу, потом за ним приехали двое чекистов — и в Москву. Шолохов и Погорелов были приглашены на Политбюро ЦК ВКП(б). Состоялся драматичный разговор — ведь Коган объяснил Погорелову, давая задание, что Шолохов готовит контрреволюционное казачье восстание, и ликвидация Шолохова — приказ Сталина и Ежова. На Политбюро были Сталин, Молотов, Каганович, Андреев... Ежов, Гречуха, Коган. У Погорелова не было доказательств, что ему дали такое задание, кроме адреса квартиры в Ростове, написанного рукой Когана, на которой д(олжна) б(ыла) состояться разработка плана по убийству Шолохова. Однако Сталин, видно, все успел проверить, встал на сторону Погорелова... Гречуха и Коган были расстреляны, а Шолохову обеспечены охрана и безопасность.

Если это все так, то лишь счастливейшая случайность спасла нам великого писателя. Не дай они задания И. С. Погорелову — убийца был бы тоже уничтожен и объявление бы гласило, что враги народа, белоказаки, расправи­лись с Шолоховым.

— Мих(аил) Александрович, — сказал я. — Мне в этом никогда не разобраться — в том, что было в те годы.

— И мне тоже, — быстро откликнулся он. — Это тайны мадридского двора...

Помню разбойные его мысли о сегодняшнем дне нашей литературной сумятицы.

— Как это так? Солженицын — явный антисоветчик. Конечно, за эту деятель­­ность не следует его наказывать, но отчислить-то из Союза писателей можно?!

— Мне тут предложили прочесть “Раковый корпус”, — сказал я. — А мне не хочется, жаль времени.

— А ничего в нем нет полезного!.. Сказал я в свое время одному: почему бы вам не пригласить Твардовского, Леонова, Шолохова, Солженицына, Чивилихина и так далее, не посидеть с ними, не узнать, что их волнует? “Знаете, М. А., все некогда как-то”.

Болгарин Иван Попов сказал, что Живков встречается каждую неделю с деятелями культуры — за обедом, ужином, в кабинете.

— Этого не может быть! — воскликнул Шолохов.

— Это правда. Я всего полгода директор издательства, а уже трижды был на таких вечерах.

— Вот что, Ваня, — сказал Шолохов, — когда приедешь на родину, то узнай там, нельзя ли мне принять ваше подданство...

Мы засмеялись, а Шолохов продолжал:

— Спрашиваю Г. И. В.*: “Вы что-нибудь читаете?” Он: “Хотите честно? Ничего не читаю. Некогда”.