Наш Современник, 2002 № 03

Что же касается «отчасти греческих» имен сыновей Манилова: Фемистоклюс и Алкид, то первой стала давать своим внукам подобные «небывалые в нашем царствующем доме» (Н. К. Шильдер) имена как раз Екатерина II. Историки издавна связывают такое отступление от династической традиции со знаменитым «греческим проектом» императрицы. Имя старшего из внуков, данное в честь святого благоверного князя Александра Невского, должно было напоминать и о вселенском наследии Александра Македонского. Имя же второго, крещенного в память святого равноапостольного римского императора Константина Великого, окончательно перенесшего столицу своей империи в Византию и переименовавшего ее в 330 г. в Константинополь (град Константина), свидетельствовало о проекте воссоздания Восточной, Греческой империи (после освобождения ее от турецкой власти) под эгидой России[10]. Сохранились сведения о том, что подобные планы «возобновления» Священной Римской (Западной) и Византийской (Восточной) империй Наполеон и Александр I обсуждали во время свидания в Эрфурте. Впрочем, на такое разделение мира между собой и русским императором Наполеон рассчитывал совсем недолго. В его «рукаве» таился не менее грандиозный проект: в случае успешного покорения России обратить все свои силы против турок и захватить Константинополь уже самостоятельно.

Даже потерпевший поражение, свергнутый и сосланный на о. Эльба Наполеон должен был вернуться, «воскреснуть», дабы в очередной раз подтвердить свою сверхъестественную природу. С особой очевидностью это проявилось, конечно, во время Ста дней. Свидетели «второго пришествия» Наполеона, его высадки на французский берег, триумфальных столкновений с посланными против него войсками в один голос говорят о вернувшемся императоре как о «воскресшем Мессии». О том же рассказывает очевидец торжественного, на руках внесения Наполеона в Тюильрийский дворец: «Те, кто нес его, были, как сумасшедшие, и тысячи других были счастливы. Когда и удавалось поцеловать одежды его или только прикоснуться к ней… Мне казалось, что я присутствую при воскресении Христа»[11]. В этот же ряд можно поставить и известное определение Г. Гейне — «евангелие», которое поэт, как известно, дал в своем сочинении «Идеи. Книга Ле Гран» (1826) мемуарам близких к Наполеону людей (Лас Каза, врачей О’ Мира и Антоммарки).

И даже смерть Наполеона не поколебала представления о нем как о существе сверхъестественном. В этом смысле весьма характерны два знаменитых стихотворения: «Ночной смотр» (1836) Жуковского-Цейдлица и «Воздушный корабль» (1840) Лермонтова-Цейдлица с их смысловым рефреном: «Из гроба встает император…» Особенно, если учесть, что за поэтическим (романтическим) образом встающего «в двенадцать часов по ночам» из гроба полководца, делающего смотр своим погибшим войскам, и образом одинокого кормчего волшебного корабля-призрака, не находящего на родной земле никого, кто бы мог продолжить его великое дело, последовал образ графический. Это изображение к тому же явно учитывало необычное состояние покойного властелина мира даже в гробу.

В Музее книги в Москве хранится экземпляр анонимной книги «Перенесение праха Наполеона с острова Св. Елены в парижский Дом инвалидов» (СПб., 1841), переплетенной вместе с изданием «Истории Наполеона» Горация Вернета (СПб., 1842). Цензурное разрешение от 5 марта 1841 г. дано А. В. Никитенко. В книге описывалось пребывание на острове Св. Елены достаточно представительной делегации, присутствовавшей при всех этапах перенесения праха бывшего французского императора. На с. 31–32 этой книги содержится протокольно точный рассказ о том, что увидели многочисленные свидетели после вскрытия сначала старого деревянного гроба «из красного дерева акажу», затем второго свинцового гроба, третьего — из того же дерева акажу и, наконец, последнего, жестяного гроба. В нем «лежал усопший великий муж, совершенно невредимый, так что его можно было узнать с первого взгляда, в полном полковничьем мундире гвардейских егерей, который был любимым нарядом его при жизни». И далее на с. 33 шло вполне обычное, «естественнонаучное» объяснение этого феномена (ведь со смерти Наполеона прошло около 20 лет): «За неимением на острове Св. Елены всех потребностей настоящего бальзамирования, сбережение тела Наполеона, должно, конечно, приписать ничему иному, кроме сырости могильного склепа и плотной спайки гробов, не пропускавшей в них воздуха».

Однако гравюра на авантитуле книги дает несколько иную интерпретацию факту необычной сохранности останков императора. На ней изображен (гравюра подписана: H. Vernet, 1840) встающий из гроба и выходящий из могилы Наполеон в императорском венце, окруженном сиянием, напоминающим нимб. В левой руке императора — лавровая ветвь — популярнейшая во Франции после революции 1789 г. эмблема славы, включенная и в герб Французской республики. Известен и другой экземпляр данного издания. Здесь гравюра снабжена подписью: «Воскресение Наполеона»[12].