Наш начальник далеко пойдет

— Так я, значит, завтра отгуляю? — спросил Галкин. — Вот Юрасов, он подтвердит.

— Завтра выйдешь в первую! — рассердившись, сказал Табунщиков. Никакой Юрасов мне не нужен. И без фокусов!

— Да вот Юрасов, — повторил Галкин. — Володя, ну скажи…

Бригадир пожал плечами и произнес с заискивающей и одновременно пренебрежительной интонацией, как обычно бывает, когда разговаривают со вздорным человеком, от которого не знаешь, чего можно ждать:

— Ну чего сказать, Иваныч? Что у тебя есть отгул? Так это же Юрий Васильевич знает. Вот людей сейчас не хватает, не надо права качать…

— Тю, балаболка! — сказал Галкин. — Тебе только речи и произносить…

— Повторять не буду. Не выйдешь — пеняй на себя. — И Табунщиков закончил наряд.

Крепильщики шли к людскому стволу по асфальтовой дорожке, оглядываясь по сторонам, словно запоминали окружающее. От газона веяло запахом теплой мокрой травы. Впереди на дорожке скакал воробей, поглядывал на шахтеров быстрым оценивающим взглядом. Они курили, каждый шел сам по себе. Галкин говорил:

— Теперь у вас глаза раскроются! Я своего добьюсь, пусть накажет!

— Раз не дает — значит, нельзя, — возразил Юрасов. — Потом сам жалеть будешь, что довел человека…

— Слышали, как он кричал? Юрасов побоялся сказать, и вы молчали. Галкин улыбался. Улыбка была торжественная, суровая и какая-то сумасшедшая. — Но так даже лучше…

За прогул его перевели на лесной склад; он терял половину заработка и подвергался унижению, потому что для порядочного человека работать рядом со штрафниками, которых сюда посылали за разные провинности, было нехорошо. Здесь пахло сосновым клеем, ветер надувал рубаху, солнце припекало руки и лицо; под открытым небом было вольнее, чем внизу. После перерыва штрафники ради развлечения ловили в железную сетку крысу, обливали керосином и поджигали. Она мучительно и мерзко кричала. Галкин терпел три дня, грузил в вагонетки бревна и распилы. Он просил своих случайных напарников не мучить тварей. Над ним смеялись. Тогда он взял багор и крикнул штрафникам, что будет их бить. Они снова начали смеяться:

— Из-за крысы будешь бить людей?

— Какие вы люди! — сказал Галкин.

Он не захотел больше оставаться в лесном складе, пришел к Табунщикову и объяснил, почему вернулся.

— Эх, чудак человек, — покачал головой Табунщиков. — Я создаю нормальный участок, поднимаю дисциплину, а что ты? Палки в колеса?

— Какие палки? — спросил Галкин. — Участок хороший. Просто новая метла по-новому метет. Зачем вам говорить, что до вас все тут было хорошо? Лучше сказать: было так себе. А «волкодав» сравнит.

— Ну-ну, — неопределенно произнес Табунщиков. — Любишь тень на плетень наводить.

В нарядную заглядывали крепильщики, смена уже закончилась. Одни прощались: «До свидания, Васильич!» А другие, увидев Галкина, заходили и усаживались на стулья вдоль стены.

— Хлопцы, — сказал Табунщиков. — Галкин сомневается, что мы сейчас хорошо работаем. — Он снова почувствовал неловкость. И вспомнил, что Дергаусов любит разговаривать в такой же манере.

— А знаете, товарищи, за что Юрий Васильевич меня наказал? — высоким дребезжащим голосом крикнул Галкин. — За то, что я его понял! Мало не согласиться с Дергаусовым, надо и свое предложить. А своего у него и отродясь не бывало. Какой он есть большой представительный мужчина перед вами, такой он целиком. Больше ничего в нем нету.

— Осудил начальника? — спросил у него Табунщиков. — Ладно, я тебя прощу, Галкин. Не знаю, что ты доказать хочешь…

— Да он всегда недовольный, — сказал Юрасов. — Зудит у него… Правда, отгул у него законный.

— Слыхали?! — воскликнул Галкин. — Зажимают человека за правду, теперь видите? Законный же отгул!

— Кто тебя зажимает? — Табунщиков говорил добродушно, больше не сбивался на казенный тон. — Первый день работаешь? Не знаешь, как отгул берут? Самовольничать не надо. Здесь шахта, а не колхоз. Производство повышенной опасности, черт тебя дери. Здесь крепильщик — это как Антей, который на себе это самое держит… свод!

— Общие слова, — сказал Галкин.

Крепильщики переглянулись. Табунщиков наклонил голову, потому что, наверное, хотел скрыть, как наливается краснотой его лицо. Но как это можно было скрыть? Он скрыл только выражение глаз.

— Будешь на лесном, — произнес Табунщиков.

— Хватит угрозами да угрозами, — ответил Галкин. — По-человечески хочу говорить.

— Ну что ты снова в бутылку лезешь? — с сожалением спросил Юрасов.

— Потому что не боюсь! — Галкин улыбался как сумасшедший.

— Ступай! — махнул рукой Табунщиков.

Галкин оглянулся, но встретил одни осуждающие взгляды. Он повернулся к начальнику участка. Тот постукивал по столу толстой могучей рукой, его глаза как будто подернулись тусклой пленкой.

— Товарищи! — сказал Галкин. — Ты, Коля! Ты, Жора! Ты, Петро!.. И ты, Юрасов! Скажите хоть слово! Что же вы молчите?

Шахтеры безмолвствовали.

— Как? — спросил Галкин, не веря. — За что же я боролся?

— Боролся? — переспросил Табунщиков. — Ты боролся? — И он неожиданно засмеялся своим славным веселым смехом.