Нас позвали высокие широты

Нельзя не оценить того огромного преимущества, которое дает самолет современному исследователю.

Ричард Э. Бэрд

Поскольку мы с Евгением Максимовичем видели себя кондовыми полярниками, несомненные прелести Кавказа, Средней Азии и других горно–ледниковых районов страны в совокупности нас не привлекали. Занятые подготовкой к публикации результатов наблюдений МГГ, мы внимательно продолжали следить за всем, что происходило в Арктике. Поэтому появление представителя Арктического и Антарктического научно–исследовательского института (ААНИИ) Главсевморпути в Ленинграде, который провел встречу с некоторыми нашими коллегами, не прошло мимо нашего внимания. Тем более, что речь там, по сути, шла о разделе сфер деятельности на полярных архипелагах. Мой старший товарищ с присущей ему образностью неожиданно обнаружил прецедент в совсем другой области:

— Это напоминает конференцию сыновей лейтенанта Шмидта в Сухаревской башне… Соответственно, в любом случае нас это решение ни к чему не обязывает…

Такой вывод оказался весьма кстати, когда спустя некоторое время в нашем институте появились несколько представительных незнакомцев с книгой Зингера в руках о нашей двухгодичной зимовке на Новой Земле. Очевидно, в их глазах мы выглядели весьма компетентными и знающими специалистами. Правда, наши попытки добиться более полной информации от новых знакомцев пресекались короткой фразой:

— Мы из почтового ящика номер… Для начала запомните наше правило: меньше знаешь — крепче спишь…

Хотя подобное не совпадало с нашим менталитетом, но в то время это были обычные правила игры, в которую играло все советское общество. Нас абсолютно не интересовало, чем занимался данный почтовый ящик, но так хотелось снова оказаться в Арктике, тем более что с каждым днем возможности полевого сезона сокращались и сокращались. А наши будущие работодатели в своих решениях явно зависели от каких–то высоких инстанций, которые, возможно, не подозревали об этом. В результате мы отправились на полевые работы лишь в конце августа 1962 года, заведомо слишком поздно.

Полет до Диксона был повторением событий накануне МГГ, зато дальше для нас начинались незнакомые места. Нам предстояло работать с полярной авиацией, занимаясь в основном аэровизуальными наблюдениями. К этому я был подготовлен уже своей предшествующей деятельностью: полевым дешифрированием аэрофотоснимков на Новой Земле, и использованием карт разного возраста и качества еще со студенческих лет. Другим моим преимуществом был опыт работы с Ан-2 во время тридцатичасовой летной аэросъемочной практики еще в студенческие годы. Среди материалов, которые я намеревался использовать, был отчет международной экспедиции общества Аэроарктик в 1931 году на дирижабле LZ-127 (командир Г. Эккенер, научный руководитель Р. Л. Самойлович), с массой карт и аэрофотоснимков, которые весьма пригодились. Хотя еще член–корреспондент В. Ю. Визе (наш ведущий полярный прогнозист предвоенного периода) считал их «изумительным достижением в исследовании полярных стран», по разным причинам эти наблюдения не получили своего развития, из которых главной оказался расстрел Самойловича в 1940 году в качестве «врага народа». Однако уже к хрущевской оттепели эти материалы многие специалисты успели подзабыть. В том, что совокупное использование этих материалов вместе с новыми картами, аэрофотосъемкой и аэровизуальными наблюдениями будет полезным, у меня не возникало сомнений.

Однако прежде — несколько слов о самолете и экипаже Ан-2, составившем эпоху в освоении отдаленных пространств нашей страны. По арктическим нормам экипаж явно усилен: помимо двух пилотов он включает еще механика и радиста. Первый пилот (он же командир экипажа, в составе которого предстоит работать и нам), Леонид Иванович Зотов, — участник 2–й Антарктической экспедиции. Второй пилот, молодой парень чуть старше двадцати лет, Валерий Викторов, успел окончить военное летное училище и тут же попал под очередное сокращение, теперь набирает летный стаж на гражданке.

Пока наибольшие опасения нам внушала погода, тем более что первопроходец Северной Земли Георгий Алексеевич Ушаков однозначно утверждал: «Я не знаю более мрачного месяца для глубокой Арктики, чем сентябрь. Недолгая борьба между уходящим относительным теплом и наседающими морозами делает его самым мрачным месяцем высоких широт». Разумеется, я помнил о своем первом знакомстве с Арктическим фронтом, даже если его влияние в Карском море с удалением от Северной Атлантики слабело.

Наши встречи на Диксоне со знакомыми еще по Русской Гавани моряками и полярниками первое время вызывали озабоченность наших сопровождающих из пресловутого почтового ящика. Однако они быстро убедились, что мы правильно пользуемся магической фразой «предприятие почтовый ящик…» для не посвященных в планы, о которых мы и сами не имели четкого представления, и, честно говоря, ими не интересовались.