Нас позвали высокие широты

Опоздай мы на полчаса — накрылась бы наша работа, благо потом получили очередные двое суток порядочной пурги. «Двенадцать месяцев в году, двенадцать, так и знай, но веселее всех в году веселый месяц май» — это не про нас, хотя на скуку мы пожаловаться не можем. Главное мы сделали, приступаем к наблюдениям сверх программы.

27 мая выполнили шикарный маршрут с дешифрированием аэросъемки по всей северной группе ЦАГИ, использо–вав уже известные подходы. На этот раз Арктика решила нас вознаградить за упрямство. День выдался на славу, и мы знали, что другой такой возможности не будет. Маршрут принес много нового и, пожалуй, неожиданного. В первую очередь это относится к перемычке между ледниками Шокальского и Чаева. Затем сюрприз преподнес участок, оказавшийся на аэрофотоснимке в тени, где мы обнаружили две узких долины, занятых на днищах озерами, которые отсутствовали на картах. Дело, однако, не в новых открытиях (таких аэрофотосъемка запечатлела сотни, а возможно, и тысячи), а в обнаруженных следах прежних уровней. Остается только привести сюда наших гидрологов, пускай «читают» и расшифровывают эту летопись. Есть над чем поломать голову со здешним довольно старым коренным рельефом, на который наложилось сравнительно молодое оледенение.

По легкой поземке мы благополучно вернулись к своему жилью и, используя хорошую погоду и незаходящее солнце, я определил еще местоположение балка. В последний день мая мы проволокли наши сани вдоль боковых морен ледника Шокальского, где снега почти не осталось, как и на прибрежной равнине на пути к базе. Поэтому мы решили идти к ней на лыжах по припаю. Ласковое солнце и такой же ветер приветствовали нас накануне календарного лета. Как всегда, после ледника на побережье радуют проявления жизни, например проносящаяся стайка изящных крачек. В разводьях вовсю резвятся какие–то быстрые рачки, то и дело высовываются круглые лоснящиеся головы нерп с большими выпуклыми глазами. К нашему приходу состоялся очередной сброс почты, и свежие новости с Большой земли только добавили эмоций. Так закончился для нас веселый месяц май.

Некоторые итоги весны. В апреле–мае я провел на леднике почти полтора месяца, из них на работу ушло дней десять. Начинаю понимать Эрнста Шэклтона с его девизом «Терпение, терпение и терпение» или первоиследователя Северной Земли Георгия Алексеевича Ушакова, утверждавшего: «Терпение — основная добродетель полярника». Теперь я в полной мере познал это на собственной шкуре. Не удивлюсь, если однажды появится сугубо полярная медаль «За многолетнее терпение» или «Орден усердного терпения» (наряду с «Орденом благого упования») десяти степеней. Пожалуй, вся наша работа построена на этом принципе — выжди и сделай. Выжидание, как правило, требует времени, которого на зимовке достаточно, а если его нет, как это было в нашей первой рекогносцировке 1956 года?

После убийственных событий конца марта тяжелая, но успешная работа в апреле–мае не только снова позволила поверить в собственные силы, но с наступлением светлого времени все мы заново ощутили вкус к жизни, когда боль утрат лишь обострила наше восприятие окружающего мира. И, конечно, финал экспедиции уже не за горами, мы ощущали это каждой клеточкой, каждым нервом. Непростое это состояние — ожидание завершения экспедиции, которой отдано два года, и последующего возвращения на Большую землю. Несколько месяцев назад среди засидевшихся допоздна в кают–компании состоялся такой разговор.

— Ребята, а ведь здесь многое и не так уж плохо. Мы сами убедились, как много нам дано и как многое нам удается. И компания у нас, хоть с бору да с сосенки, совсем не самая плохая, если дело ни разу до мордобития не дошло. Здешняя жизнь проста, наши права и обязанности понятны, друг друга мы знаем как облупленные и поэтому доверяем.

Денег не надо, самое страшное, что может случиться, нам знакомо. Пожалуй, мне не так уж терпится вернуться на Большую землю.

— И не тебе одному, — добавил кто–то. — Есть в здешней жизни нечто… Это только в Москве многие думают, как мы здесь тупеем, спиваемся и погружаемся в маразм… Да, наш опыт совсем иной, чем в столице, а главное, требует совсем иной реализации… Не говоря о кругозоре, который достался каждому из нас.

«А ведь и я так же думаю, — пронеслось у меня в голове. — Может быть, при первой возможности еще задержаться в Арктике?»

Эта мысль не получила дальнейшего развития, но характерно само ее появление. По мере того как люди собирались на экспедиционной базе, общее настроение все больше и больше уводило нас к дому, пока наконец не стало всеобщим. Предвкушение завершения захватило всех нас, и каждый выполнял любую работу, связанную с возвращением на Большую землю, с невольным энтузиазмом.