Нас больше нет

— Я буду с охраной, если что, так что даже не надейся затащить меня к себе в постель на первом свидании, — смеюсь я и отчего-то соглашаюсь, даже не раздумывая. Ведь нужно же двигаться вперед, забыть наконец-то о прошлом.

Танец заканчивается, и, держась за руки, мы возвращаемся к нашему столику. У меня голова кружится. Последние несколько бокалов явно были лишними.

Отец с Юлей еще танцуют. Дамир отодвигает для меня стул, и тут я натыкаюсь взглядом на злого как черт Леонова. У меня словно воздух из груди выбивают, столько всего в его глазах отражается. Лицо начинает пылать.

— Прости, я в уборную. Скоро вернусь, — натянуто извиняюсь перед Дамиром и позорно сбегаю, чтобы привести свои нервы в порядок и выветрить из организма алкоголь.

Я быстро иду по коридору, музыка здесь звучит едва слышно. Тяну на себя дверь уборной, но не успеваю даже переступить порог. Меня сзади хватают чьи-то руки и заталкивают внутрь, захлопывая за нами дверь.

Глава 26. Давид

Ревность — это то чувство, которое было мне незнакомо. До этого момента.

Я всегда подкалывал друзей, когда у них в башке творилось что-то неладное, когда из-за бабы срывались, сегодня же ничуть не лучше их.

Лера, прихрамывая, двигалась в сторону уборных, и я, оставив Богдана за главного, двинулся следом за ней.

Ее хромота — прямое напоминание мне о том, какая я тварь. Сломал ее, сорвался, растоптал, не остановил, когда нужно было. И лучше бы мне и дальше держаться на расстоянии, как три года исправно делал это, но я всегда поступал вопреки здравому рассудку, когда дело касалось Ее.

Дамир Железнов — богатый, успешный, перспективный. Ей нужен именно такой мужчина. Способный подарить ту жизнь, которую она заслуживает. Она не должна сидеть в скромной квартирке, выглядывать в окно и ждать меня с очередного задания. Гадать, живой я или нет. Ей нужны покой, счастье, стабильность. И это не обо мне.

Моя участь — стоять в стороне и наблюдать за тем, как она продолжает жить дальше. Без меня. Вот только ни хера это не правильно. Не после того, как жалась ко мне всю ночь, не после того, как с пылкостью мне отдавалась. Моя маленькая блондинка всегда принадлежала мне, и, как бы ни противилась, отпустить уже не смогу. Медленно, по шагам, но приручу ее снова. Расшибусь башкой о бетонные плиты, но заставлю забыть все плохое. Заставлю заново доверять. И любить меня тоже заставлю.

Скорее бы уже кончилось все это дерьмо, в котором погряз ее отец. Чтобы не дергаться посреди ночи, проверяя камеры у ее комнаты, чтобы не бить себя по рукам каждый раз, когда хочется наплевать на все и просто весь день находиться рядом с Лерой, хотя бы со стороны наслаждаться ею, просто наблюдать.

Я догоняю ее у самой двери. Она настолько погружена в свои мысли, что не слышит моего приближения. А у меня кровь внутри закипает и скручивает внутренности. Видел, как другой ее лапает, как она отвечает на его улыбки, флирт, и понимал, что сделать с этим ничего не могу. Ничего, кроме как заклеймить ее. Чтобы только моих губ вкус чувствовала, чтобы обо мне только думала. Чтобы и близко во второй раз этого Железнова не подпустила.

Я хватаю ее за талию, заталкиваю в уборную и захлопываю за нами дверь. Не лучшее место для того, что собираюсь сделать, но могу поспорить, эти стены и не такое видели.

Я зажимаю рукой ее рот. Она дергается, пытается освободиться: снова напугал ее, но контролировать себя сложно. Думаю совсем не тем местом, которым хотелось. Иначе был бы не здесь.

А мгновение спустя Лера вдруг расслабляется. Только дышит глубоко и прерывисто. Скорее всего, поняла, что это я. Не знаю как. Возможно, чувствует мое присутствие, как это делаю всегда я.

Я зарываюсь носом в ее волосы, убираю руку от ее рта, прижимаюсь еще ближе. Так, чтобы она своей упругой задницей чувствовала, что делает со мной.

Я дышу тяжело, сердце в груди от адреналина биться сильнее начинает. Или же это из-за близости с ней?

— Ты сдурел? — вроде и возмущается, но как-то тихо, слабо. Замерла в моих руках и не шевелится. Выжидает.

— Похоже, — выдавливаю из себя, а сам, как полоумный, надышаться ею не могу. И так спокойно становится. Вот только мысли в голову ненужные лезут. Что если бы не налажал три года назад, каждый день собственное успокоительное и наркотик у себя дома имел бы.

— Где Богдан?

— Сегодня я вместо него.

— Это не совсем то, что обычно делает Богдан. А раз ты вместо него…

Я не даю ей договорить, ныряю рукой под ее топ, накрываю ладонью грудь, и из ее горла вырывается хриплый стон.

— Что ты делаешь?

— Не знаю, — честно признаюсь ей. — А на что это похоже? — Второй рукой расстегиваю ее чертовы брюки и ныряю пальцами под резинку тоненьких трусиков. Жалобный писк щекочет уши.

— На то, что ты собираешься изнасиловать меня прямо в туалете, — запоздало отвечает она, дрожа всем телом.

— Жертвы не текут перед насильником, а ты, девочка, слишком влажная для меня.