Народ, или Когда-то мы были дельфинами

— Нет, — сказал Мау. — Они только посмеются. Флаги — это как ружья, только не стреляют. Если у тебя есть флаг, к нему нужно ружьё.

— Ну и что? У нас есть пушки.

Мау замолчал.

— И негодный порох, — заметил Пилу.

— Я думаю… Я думаю, что если рыба-прилипала оказалась в море, полном акул, она должна плавать с самой большой акулой, — сказал Мило.

Эти слова встретили всеобщее одобрение; островной совет делал лишь первые шаги в международной политике, но в рыбах члены совета разбирались.

Все посмотрели на Мау, который опять уставился на карту. Он смотрел на неё так долго, что все забеспокоились. С тех пор как бежали охотники за черепами, Мау как-то изменился. Все это видели. Казалось, при ходьбе его ноги касаются земли только потому, что он им так велит; если с ним заговаривали, он глядел на собеседника взглядом человека, осматривающего новые, одному ему видные горизонты.

— Мы не можем быть сильнее империи, — сказал он, — но мы можем быть чем-то таким, чем она быть не осмеливается. Мы можем быть слабыми. Девочка-призрак рассказала мне о человеке по имени Ис-Ак Ню-Тан. Он не был воином, у него не было копья, но солнце и луна вращались у него в голове, и он стоял на плечах великанов. Король того времени оказал Ню-Тану величайшую честь, потому что он знал тайны неба. И у меня есть идея. Я поговорю с девочкой-призраком.

«Должно быть слово вроде «медового месяца», — подумала Дафна, — но не для мужа и жены, а для отца и дочери». Этот «медовый месяц» продолжался двенадцать дней. Она ощущала себя родителем, а отца — ребёнком. Она никогда раньше не видела его таким. Они исследовали весь остров; за короткое время отец научился поразительно хорошо говорить на местном языке. Он плавал с Мило на ночной лов при свете факелов и ужасно напился пива вместе со всеми остальными мужчинами; в результате они на большом каноэ принялись грести в нескольких направлениях одновременно, распевая при этом старую песню студенческих лет отца.

Он научил островитян играть в крикет, и они сыграли матч против солдат и моряков с корабля, используя винтовки в качестве столбиков. Самое интересное началось, когда Кале стала подавать мячи.

Отец Дафны объявил, что Кале не только подаёт мячи быстрее всех, кого он когда-либо видел, но к тому же подаёт их с меткостью австралийского аборигена, нанося патологоанатомически точные и злонамеренные удары. Сначала трёх солдат, повизгивающих от боли, отнесли в лагуну — пусть посидят в воде, пока не полегчает. Четвёртому хватило одного взгляда на Кале, которая неслась к нему громовой поступью, замахиваясь правой рукой. Он помчался к лесу, прикрывая пах шлемом. Чтобы спасти игру, Кале отстранили от роли подающего, особенно после того, как отец Дафны объяснил, что женщин на самом деле не следует допускать к игре в крикет, ибо они не понимают её сущности. Но Дафне показалось, что Кале как раз очень хорошо поняла сущность игры и решила её поскорее закончить, чтобы наконец заняться чем-нибудь поинтереснее, ибо, по мнению Кале, в мире было полным-полно вещей поинтереснее крикета.

Когда островитяне отбивали мячи, солдатам приходилось немногим лучше. Мало того что жители острова обладали дьявольской меткостью, они почему-то решили, что мячом нужно попасть в кого-нибудь из команды противника. В конце концов объявили ничью из-за большого количества травм — почти все травмированные к этому времени сидели в лагуне.

И тут пришёл корабль, и игру так или иначе пришлось прекратить.

Мау завидел его первым; он всегда первым замечал всё, что являлось с моря. Он впервые в жизни видел такой большой корабль, с таким количеством парусов. Казалось, к острову движется шторм. Все ждали на пляже. Корабль бросил якорь у рифа и спустил шлюпку. На этот раз в шлюпке были не солдаты. Гребли четверо людей в чёрном.

— Боже мой, да это же «Катти Рен», — сказал его превосходительство и отдал Пилу свою биту. — Интересно, что им тут надо… Эй, на шлюпке! Вам помощь нужна или как?

Шлюпка коснулась берега, один человек выскочил из неё, подбежал к отцу Дафны и, невзирая на протесты, увлёк его подальше от игровой площадки.

Последовал разговор, повергший Мау в недоумение, поскольку человек в чёрном говорил шёпотом, а его превосходительство отвечал в полный голос. Мау слышал только шелест, перебиваемый громогласными восклицаниями: «Я?..», «Что, все сразу?..», «А дядя Берни? Я точно знаю, что он в Америке!..», «Там водятся львы?..», «Послушайте, я правда не…», «Прямо тут?..», «Разумеется, никто не хочет появления нового Ричарда Львиное Сердце, но, я думаю, всё же не обязательно…» — и так далее. Потом его превосходительство поднял руку, остановив человека в чёрном посреди очередной шелестящей тирады, и обратился к Мау. Его превосходительство явно был чем-то ошарашен. Он сказал напряжённым голосом: «Простите, вы бы не могли привести мою дочь? Я полагаю, она в дамской резиденции зашивает кого-нибудь. Э… я уверен, что произошло недоразумение, которое скоро разъяснится. Я уверен, тут не о чем беспокоиться».