Народ, или Когда-то мы были дельфинами

Достаточно было познакомиться с Пилу, чтобы понять: он плывет по жизни, как кокосовый орех по океану. Он всегда всплывает. В нем как будто бьет ключ природной жизнерадостности, которая всегда пробивается пузырьками на поверхность. Печаль подобна облаку, ненадолго закрывающему солнце. Скорбь надежно спрятана у него в голове, заперта в клетке и накрыта одеялом, как попугай, принадлежавший капитану. Чтобы бороться с тревожащими мыслями, Пилу их просто не думает. Как будто в тело юноши поместили мозг собаки. Вот сейчас Мау отдал бы что угодно, чтобы стать Пилу.

– Перед тем как пришла волна, все птицы взлетели в воздух, – говорил Мау, пока они выходили из-под полога леса на яркий послеполуденный свет. – Как будто они что-то знали – что-то такое, чего не знал я!

– Ну, птицы взлетают и когда охотники приближаются, – заметил Пилу. – Такая уж у них повадка.

– Да, но это было почти за минуту до прихода волны. Они знали! Как они узнали?

– Откуда нам знать?

Это была еще одна характерная черта Пилу: ни одна мысль не задерживалась у него в голове надолго, потому что ей становилось одиноко.

– У призрачной девчонки есть такая штука… называется книга. Знаешь? Из чего-то вроде бумажной лианы. А в ней куча птиц!

– Раздавленных?

– Нет, они… вроде татуировок, только правильных цветов! А брючниковское название для птицы-дедушки – «птица-панталоны»!

– Что такое «панталоны»?

– Это брючниковские брюки для женщин-брючников, – объяснил Мау.

– Очень глупо – специально для этого изобретать другое слово, – заметил Пилу.

И все. У Пилу была душа, заполняющая отведенное место, и он жил счастливо. А Мау заглядывал в себя и находил вопросы, на которые, кажется, не было ответа, кроме «потому», а «потому» – это ведь и не ответ вовсе. Потому что… боги, звезды, мир, волна, жизнь, смерть. Нет причин, нет смысла, есть только «потому». «Потому» было проклятием, ударом по лицу, холодным рукопожатием Локахи…

– ЧТО ТЫ НАМЕРЕН ДЕЛАТЬ, КРАБ-ОТШЕЛЬНИК? СТЯНЕШЬ С НЕБА ЗВЕЗДЫ? РАЗОБЬЕШЬ ГОРЫ, СЛОВНО В «КОКОСОВОЙ ПОТЕХЕ», ЧТОБЫ ОТЫСКАТЬ ИХ СЕКРЕТЫ? ЖИЗНЬ ТАКОВА, КАКОВА ОНА ЕСТЬ! МИР САМ СЕБЕ ОБЪЯСНЕНИЕ! ВСЕ ВЕЩИ НА СВОИХ МЕСТАХ. КТО ТЫ ТАКОЙ, ЧТОБЫ ТРЕБОВАТЬ ОБЪЯСНЕНИЯ ПРИЧИН? КТО ТЫ ТАКОЙ?

Дедушки еще никогда так не орали. От их грохотания у Мау разболелись зубы, и он упал на колени, а сундук с инструментами грохнулся на песок.

– Что с тобой? – спросил Пилу.

– Кха, – ответил Мау и сплюнул желчью.

То, что Дедушки залезали к нему в голову, было еще полбеды, но гораздо хуже был хаос, который они после себя оставляли. Он уставился на песок и стал ждать, пока осколки его мыслей опять сползутся вместе.

– Дедушки со мной говорили, – пробормотал он.

– Я ничего не слышал.

– Считай, что тебе повезло! Ох!

Мау схватился за голову. Этот раз дался ему намного тяжелее предыдущих, гораздо хуже. И еще что-то новое появилось. Казалось, звучали и какие-то другие голоса, очень тихие или очень далекие, и кричали они что-то совсем другое, но вопли Дедушек их заглушали. «Их стало еще больше, – мрачно подумал Мау. – Вот накопилось Дедушек за тысячу лет, и все они на меня орут, и никогда не скажут ничего нового».

– Они хотят, чтобы я поднял последний якорь богов, – сказал он.

– А ты знаешь, где он?

– Да, в лагуне – и, как по мне, пускай там и остается!

– Ну хорошо, но ведь ничего страшного не случится, если ты его поднимешь?

– Страшного? – пробормотал Мау, пытаясь понять эти слова. – Ты хочешь благодарить бога воды?

– Ну, ты можешь про себя думать, что ничего такого не имеешь в виду, а людям станет легче, – сказал Пилу.

Кто-то что-то зашептал Мау в ухо, но слишком тихо, никак не разобрать. «Наверное, какой-нибудь древний и плохо соображающий Дедушка, – сердито подумал Мау. – И даже если я вождь, моя работа – делать так, чтобы людям становилось легче, так, что ли? Или боги всемогущи и не спасли мой народ, или их не существует, и все, во что мы верим, – отсветы в небе и картинки у нас в голове. Разве это неправда? Разве это неважно?»

Голос у него в голове ответил – точнее, попытался ответить. Это было все равно что смотреть на человека, кричащего на другом конце пляжа. Видно, как он подпрыгивает, размахивает руками. Может быть, даже удается разглядеть, как у него движутся губы, но ветер дует и шелестит листьями пальм и панданусов, и прибой шумит, и птицы-дедушки срыгивают необычайно громко, и никак нельзя расслышать, что именно кричит человек, но ты точно знаешь: то, чего не удается расслышать, – это крик. Вот и у Мау в голове все было точно так же, только без пляжа, подпрыгивания, махания руками, губ, пальм, панданусов, прибоя и птиц, но с тем же ощущением: кто-то изо всех сил пытается тебе что-то сообщить, а ты не слышишь. Ну что ж, выслушивать правила Дедушек он точно не собирается.