Наркомпуть Ф. Дзержинский

Мысленно повидавшись с сыном, Феликс Эдмундович взялся за письмо к жене:

«Зося, дорогая моя!

…Уже поздняя ночь — только сейчас я закончил чтение писем из Москвы. Я хочу сейчас же написать тебе, так как завтра у меня не будет времени. Я еду всего на один день в Новониколаевск — обсудить дела с Ревкомом.

У нас огромные трудности. Когда работа округа, казалось, начинала входить в норму, метели и снежные бураны опять дезорганизовали работу. А в недалекой перспективе новая угроза — продовольствия, оказывается, меньше, чем предполагалось. Я не могу разорваться на части и все предвидеть, а заменить знания и опыт энергией нельзя».

Дзержинский снова закурил папиросу и подумал: «Зося интересуется, к каким выводам я пришел, столкнувшись с сибирской действительностью. Поездка, несомненно, обнажила наши больные места и подсказала методы лечения».

«…Когда я вернусь, — продолжал он, — то мне не хотелось бы, чтобы текущие дела, как обычно, поглотили меня целиком — взяли меня в плен. Ибо сибирский опыт показал мне основные недостатки в нашей системе управления — их необходимо устранить. Без длительной борьбы это не удастся…»

Феликс Эдмундович сделал глубокую затяжку, медленно выпустил дым. Немного подумав, он в нескольких словах выразил свою твердую решимость добиваться победы нового:

«Я только теперь глубже погрузился в жизнь и хочу бороться за эту жизнь…»

Вспомнилось, как на одном из последних совещаний экспедиции кто-то из специалистов робко, как будто между прочим, спросил, сколько времени предполагает нарком еще пробыть в Сибири.

И Феликс Эдмундович написал жене:

«Среди моих товарищей и сотрудников заметно желание вернуться поскорее. Их измучила непрерывная работа и оторванность от семей. Я должен был обратиться к ним с напоминанием, что Москва ожидает не нас, а хлеб от нас. Они восприняли эти слова и работают самоотверженно. Даже „специалисты“ и те, насколько могут, напрягают силы. Мы сжились друг с другом… И я вижу, как здесь без комиссаров и специалисты становятся иными. Институт комиссаров у нас в НКПС уже изжил себя, и надо будет ликвидировать его поскорее.

Но довольно об этом».

Заканчивая письмо, Феликс Эдмундович в нескольких словах передал свое душевное состояние:

«Я живу теперь лихорадочно. Сплю плохо, все время беспокоят меня мысли — я ищу выхода, решения задач».

Он уже хотел подписаться, но, перечитав последние строки, пожалел о сказанном в них — о лихорадочной жизни, бессоннице и тяжелых раздумьях. Зачем волновать Зосю, она и так все время беспокоится. Зачеркнуть последние строки? Нехорошо получится. Но не переписывать же из-за этого все письмо. И он наскоро добавил три утешительных, но мало убедительных для жены слова:

«Однако я здоров…»

Дзержинский встал со стула, потянулся, потушил свет и зашел в свое купе. Не спеша постелил и лег. «Спать!», — приказал себе и закрыл глаза. Долго лежал он, но желанный сон не приходил. Мысли, как волны в неспокойном море, непрерывно сталкивались друг с другом.

«Неужели на складах Кулунды действительно меньше хлеба, чем указывалось в сводках?.. В Новониколаевске надо будет договориться, чтобы муку здесь выдавали вовремя. Рабочие не могут понять, почему в Сибири, где есть хлеб, они не могут своевременно получать положенный им паек».

Ф. Э. Дзержинский в Сибири