Нарисуй мне дождь

Я спрашивал у себя, куда заведет меня эта странная связь? Вероятно от пресыщения, я все чаще задумывался о том, что половые сношения довольно утомительны и не так уж необходимы. И все же, речи не могло быть о том, чтобы расстаться с Ли. Но мне не понятно было, зачем моей необыкновенной подруге эти опасные, предательски ненадежные маленькие злодеи? Почему она так тяготеет к их миру зла и обмана? Хоть мне и не хотелось признаваться в этом себе самому, но я начал сознавать, что дальнейшие мои отношения с Ли могут привести к совершенно неблагоприятным для меня последствиям. Однако задумываться над тем, как быть дальше, не было сейчас никакого желания.

Кланя поставила на круглый стол с ободранной шпоной початую литровую банку самогона. Взяла разломанный кирпич формового хлеба, наломала его ломтями и разложила их на подмокшей оберточной бумаге, где лежало несколько таким же способом оторванных кусков вареной колбасы. Ножа у нее не было, другой закуски тоже. Да и причем тут нож?.. ‒ в доме повешенного не говорят о веревке. Самогонка у Клани была бесовской крепости, прозрачная, как слеза и обжигающая, как расплавленный металл. Я всерьез опасался за свой желудок, как бы она не прожгла в нем дыру.

– Будь с нею осторожней, Андрюша, атомный напиток, – заботливо предостерегла меня на ухо Кланя.

После первой, нас повело и потащило, как откатывающей от берега волной, и тут же накрыло второй, прибойной волной, наполненной расслабляющим теплом. Согревшись, я задумался о чем-то. О чем? Я и сам не знаю о чем.

Приумолкла и Ли, дурашливое настроение оставило ее. Лицо ее удивительно похорошело, к ней пришло вдохновение, и она прочла нам стих своей знакомой Вали Шеховцовой. Мне эту Валю Ли показывала в «Париже». Россыпь веснушек на щеках и огненно рыжие волосы придавали ей свойский вид, но вызывающе дерзкий взгляд синих глаз, настораживал. Характер у Вали напоминал кипящий уксус. Казалось, она разыскивает кого-то, чтобы убить. Должно быть, мне довелось видеть ее под соответствующее «осеннее» настроение.

Золотая душа твоя, Осень,
Как всегда, пред людьми в неглиже.
Листьев багровая проседь
На каждом шуршит этаже.

Лепестки разноцветной мозаики
Слились в осенний ковер.
Душа твоя наизнанку,
Мне сказали, что это позор.

Спрячь душу свою, прикрой листьями,
Больше не стой в неглиже.
Повернись голым задом к завистникам,
Не пускай их к своей душе!

Ли замолчала и осталась стоять с гордо вскинутой головой, стройная, как изваяние. Я был потрясен, не столько стихами, они были выстраданы, а тем чувством, задором и болью… ‒ да, именно болью! С которой она сказала про Осень. Ничего подобного я от нее не ожидал. Это было одно из очередных открытий, которыми она не уставала меня удивлять.

Я снял ее с табуретки, на которой она, стоя, как школьница, декламировала стихотворение, долго держал на руках, не мог и не хотел отпускать. Держал бы еще, да сил не хватило… Глядя на нас, Кланя вытерла полой халата закрасневшийся нос. Простодушная хохотушка, она обладала счастливым характером, никому не завидовала, ни с кем не спорила, никому не сделала зла. Обреченная на раннюю кончину, она никогда не была задумчивой или удрученной, спокойно и просто относилась ко всему на свете. Я считал ее глупой, в сущности, она такой и была, но она была счастливым человеком и я ей завидовал. Потому, что в моем понимании, счастливым может быть только мудрый человек, хоть и выглядит глупым.

Затянувшуюся тишину нарушил Сурен, выкатывая глаза, он стал трагическим голосом упрашивать меня отпустить его в гостиницу «Колхозник», где у него возникло неотложное дело.

– Замолчи, Суренка, – томно протянула Кланя, мечтательно оглядывая его всего. – Уйдешь, если выиграешь. Может, тебе и посчастливится уйти… – медленно проговорила она голосом полным обещания много всякого разного.

– Сейчас, мой птенчик, мы с тобой поиграем в «Смерть». Знаешь такую игру?

‒ Смерть… ‒ округлив и без того выпученные глаза, в ужасе повторил за нею Сурен.

‒ Не знаешь. Бе-е-едненький ты мой кукленок, как мне тебя жалко. Я тебе сейчас все объясню. Есть такая страшная-престрашная украинская народная игра, и называется она «Смерть»! Лидка, давай погоняем мыша́.

– А может, сделаем твоей Цурке маленький брис?[39] – с суровой задумчивостью спросила Ли у Клани, смеясь глазами.