Нарисуй мне дождь

Таня так и не вернулась за стол. Ушла, ни с кем не простившись, бросив мне напоследок: «Ненавижу тебя!» В ее глазах я увидел себя. Мне знаком был этот взгляд. Однажды я видел нечто подобное у девочки, безнадежно влюбившейся в меня в первом классе. Провожая ее взглядом, мне показалось, что Таня самая несчастная из всех девушек, которых я знал. Но полной уверенности в этом у меня не было, ведь знал-то я не многих.

Я направился в зал и у входа столкнулся с Галей Королевой. Она, как всегда шла с высоко вскинутой головой. На груди ее безупречно сидящего темно-зеленого блейзера, с левой стороны, чуть повыше сердца, электрическими бликами сверкала великолепная бриллиантовая брошь в виде розы. Увидев меня, глаза полыхнули огнем. Решительно шагнув ко мне и прожигая меня взглядом, она сказала, чеканя слова:

– Ты знаешь, сколько до тебя, твою Ли-блядь имели? Знаешь, кому она только не давала? Ее имели все, кроме ленивых!

Она говорила, не смыкая губ, словно откусывала и выплевывала в меня каждое слово. Ее острые зубы были оскалены, как у маленького разъяренного зверька. О, как же ей хотелось меня унизить! Но, чтобы почувствовать унижение, надо его осознать, а у меня этого не получалось.

– Не знаю и знать не хочу, – веско ответил я.

Ее слова, брошенные мне в лицо с такой неистовой яростью, меня не задели. Они, как камни, которыми на Востоке побивают неверных жен, пролетели мимо, не вызвав у меня ничего, кроме жалости. Но, я не хотел бы услышать что-то подобное еще раз.

– Она жила, как хотела и ни в чем не виновата. Если кто-то мне еще раз об этом скажет, я ему язык вымою, с мылом. После этого он будет долго кашлять…

На первых порах я не придал ее словам значения, чего не скажешь сгоряча. Но впоследствии она добилась своего. Есть слова, способные пролезть в голову и поселиться там. Как камень, брошенный в омут, поднимает со дна его черную грязь, так и воображение, в ответ на злой посыл, выдает на-гора то, что было, не было и быть не могло. Даже если бы все сказанное Галей и оказалось неправдой, я не смог бы относиться к Ли так, как прежде.

* * *

В тот вечер мы долго не могли расстаться.

Мы стояли на верхней площадке в подъезде, где жила Ли и говорили, говорили, не замолкая обо всем, забыв о времени.

– Таня сказала, что у тебя взгляд зверя и люди тебя боятся. Не обижайся, она наверно имела в виду, что ты все время о чем-то думаешь, поэтому у тебя такой отчужденный взгляд. «Тот, у кого такие глаза, бывает опасен», ‒ вбила себе в голову она и хочет, чтобы я с тобой больше не встречалась. А я ей говорю, что лучше тебя нет никого во всем мире и мы с тобой вместе навсегда, как два крыла. И знаешь, она мне поверила и так расстроилась.

– Ты хорошо сказала. Умеешь… Этого у тебя не отнять. Не знаю, что еще к этому можно присовокупить? Прости, шучу. У тебя большое сердце. Позволь, в знак признательности поцеловать твою руку.

Гордо вскинув голову, она царственно протянула мне руку на таком уровне, что мне пришлось согнуться пополам, чтобы ее поцеловать. Подняв на нее глаза, я увидел, что она давится от смеха, и мы оба хохотали до упаду, вновь и вновь вспоминая ее величественный жест.

‒ Больше всего в своей жизни я горжусь тем, что был причиной радости для тебя, ‒ сказал я совершенно искренне именно то, что давно хотел ей сказать. Да повода не было, а может, стеснялся, скорее, и то, и другое.

Ли положила розы на бетонный пол площадки, стала передо мной на колени, распахнула пальто, медленно расстегнула молнию на брюках. Я догадывался, что она хочет. Она достала мой член и, глядя мне в глаза долгим взглядом, исключительно медленно облизала его своим острым языком, вобрала в рот и начала сосать.

Вдруг распахнулась дверь, и на лестничную площадку энергичным строевым шагом вышла ее соседка с головой в алюминиевых бигудях и мусорным ведром в руках. Увидев перед собой нашу скульптурную группу, она замерла. Подавшись вперед, она едва ли ни минуту нас оторопело разглядывала, растопырив руки, будто хотела схватить нас в охапку, и лишь разобравшись во всем происходящем, юркнула обратно на кухню к своим кастрюлям.

Ли не обратила на нее внимания, зажмурив глаза, с непонятной для меня страстью, она крепко обнимала мои бедра, не останавливаясь, продолжала свою затянувшуюся, до боли упоительную ласку. Я никак не мог сосредоточиться и вдруг выплеснулся в нее с таким потрясающим спазмом, будто отдал всего себя вместе с извергнутым семенем, – ей! Она проглотила. Выпила меня до дна.

– Это было, необыкновенно… ‒ то, что она сделала, никогда не приходило мне в голову, я был растроган, но еще более обескуражен. ‒ Я так тебе благодарен, – промямлил я, почувствовав, что ляпнул не то.

Ли посмотрела мне в глаза и сказала строгим, без намека на шутку голосом:

– Бога благодари. Он тебя любит и я тебя люблю, а если я в тебе ошиблась, ты сам ему ответишь за всю мазуту. Для меня нет в тебе ничего противного, потому что ты это я, мы одно целое. Даже если случится самое страшное, ‒ не важно, даже если я умру, теперь ты принадлежишь мне, а я, тебе.