Нарисуй мне дождь

– Я не умею сказать… Знаю, что должна тебе сказать, но у меня нет таких слов. Чувств много, а слов нет. Вернее, слова есть, но они истерты, как пятаки. Не слова важны, а то, что внутри слов, их внутренняя сила. Надо освободить силу, заложенную в слова или придумать новые. У тебя душа поэта, ты понимаешь вес изреченного слова, но словами не выразишь то, что чувствуешь. За сходством слов не понять многообразия чувств. Нужны другие, насущные слова, без них мы, как немые. Но слов тех не придумали и не придумают никогда. Чувство за гранью слов.

Что слова?.. Разве словами передашь, что у тебя на душе? То, как у меня с тобой, ни с кем не повторится, не получится, я знаю. Кроме тебя, мне никто не нужен. Вот крест святой, я правду говорю! ‒ она перекрестилась широким крестным знамением.

От неожиданности я попятился от нее. Никто в жизни не говорил со мной с таким убеждением. В отличие от моих запутанных отношений с богом, она была по-настоящему верующей, своей собственной, неколебимой верой. Сознавая всю иррациональность веры в бога, я никогда не относился к ней свысока, ведь ничего более существенного взамен никто еще не предложил. К тому же, я и сам не раз отмечал убожество слов, по сравнению с богатством палитры чувств. Словами можно выразить лишь простые мысли, где уж там говорить о чувствах. Подумал я как-то вскользь, не вникая ни в суть сказанного ею, ни в то, что пришло мне на ум. В голове у меня кружился хоровод мыслей, да пляска была не из веселых.

‒ Ты не знаешь, как мне бывает тяжело, и не сможешь понять, как мне не хватает простого человеческого тепла. Я одна на свете и, если завтра меня не станет, никто этого не заметит. Мне много не надо, но если б ты знал, как мне бывает одиноко, как хочется, чтобы кто-то был рядом, как я хочу тебя обнять, стать с тобой одним целым и… И, умереть. А тебя нет и нет. Я не буду тебе ничего обещать, но поверь, то, что у меня было с ними, когда-то раньше, до тебя, в прежней моей жизни, никогда не повторится!

Я стоял и не знал, что сказать.

– Что сделать, чтобы ты мне поверил? Чего ты молчишь?! Я стучу в дверь твоего сердца, слышишь ты меня или нет? Отзовись же, наконец! Ты мне веришь?

– Да, – твердо ответил я.

Глава 15

Окончилась зимняя сессия.

Первые свои экзамены в институте я сдал успешно, и после окончания сессии поехал на каникулы домой. Но прежде необходимо было выполнить ряд формальностей. Я вернул в библиотеку учебники и мне выдали специальный талон с печатью, вручив его лаборантке кафедры, где сдавал последний экзамен, я получил у нее свою зачетку. Этот сложный механизм возврата книг был разработан хитроумными библиотекарями, по-другому вернуть их было невозможно. Перед экзаменами студенты набирали их мешками, и не могли с ними расстаться до следующей сессии, зачастую, ни одну из них, не открыв.

Я взял зачетную книжку с собой, отцу и матери будет приятно увидеть мои оценки, а мне рассказать им, с каким трудом я их получил. Родители гордились тем, что я учусь в медицинском институте, вместе со мной переживали мои неудачи и радовались успехам.

Поезд уходил вечером, до отправления оставалось еще шесть часов. Я отвык от свободного времени и не знал, что мне с ним делать. Часы порою становятся незаметным хозяином нашей жизни. Теперь я стал подчиненным часов. Комната в общежитии была в полном моем распоряжении, все разъехались, но оставаться здесь и ждать, когда прейдет время ехать, было свыше моих сил. И я в странном состоянии ума решил отправиться на вокзал, в надежде, что хоть там удастся развеяться. Ехать на вокзал надо было с проспекта Ленина, но до него предстояло еще добраться.

Унылый хмурый день больше походил на вечер, начавшийся с тура. Солнце смутно просвечивало сквозь серую поволоку облаков. Стаи ворон с громкими криками перемещались в низком небе в известном им одним направлении. Тучи стылого пара выползали из дымящих труб. Скользкая, как раскисшее мыло, снежная жижа противно чавкала под ногами. Ботинки быстро промокли и отяжелели. От таких дней хорошего не жди, еще чего доброго заболею меланхолией. Все вокруг заливала талая вода. Раньше она была снегом, а теперь стала грязной водой, но она несла в себе память о белом снеге, ей было плохо. Уезжать не хотелось.