Нарисуй мне дождь

Мы долго ехали по ночному Проспекту. Темень и мрак завладели спящим городом. Вьюга гнала впереди нас белые змеи поземки. Они, как живые, извивались в свете фар и тащили за собой нашу машину. Я сидел рядом с Ли на заднем сидении. Одной рукой, она обнимала меня за шею, а другой, слюнявя свой небезызвестный платок, стирала засохшую кровь с лица, при этом пьяным шепотом объясняла то, что случилось. Я все время просил ее говорить тише. Обалдевший шофер больше глядел на нас, чем на занесенную снегом дорогу.

– Они приехали к нам из Днепропетровска. Пару лет назад я познакомилась с этим Мацедонским на одной гульне. Мацедонский, это его фамилия, а кличка у него Прелый.

– Мацедонский... ‒ это тот, который с брошкой и весь в перьях?

– Точно схвачено! – захохотала Ли, – Он гомик и конченый наркоман, говорят, у него очко размером с дыру в заборе. Всегда расхаживает разодетый в пух и прах, но он безвредный, один раз выручил меня деньгами. Так, мелочь, десять рублей, но знаешь, как они мне были нужны… А у маленького кликуха Серя, он тоже педик, но злой какой-то, зато бабок у него всегда вал, зачем их столько карлику? Надя Жучка мне сказала, что Серя форточник[37]. Кто его знает, они оба какие-то приблатненные, но блатные их шугают от себя только так. Потому что, говорят, этот Прелый, лечился от сифилиса, а с Серей они живут вместе, ну ты понимаешь, как муж с женой… Имеют друг друга по очереди по три раза на день, петухи дырявые! И оба по вене ширяются, а Серя, хоть и маленький пизденыш, но тоже весь раздолбанный. Мне Чеша как-то проговорился, что драть его в зад, все равно что сношаться с корытом холодца. А третьего, я не знаю, впервые вижу. Попадутся они мне! Вообще-то я тебе скажу, блатные мне нравятся, они парни правильные. В сто раз лучше наших мудаков, никого не боятся и забили на всю эту лабуду.

– А к тебе они, почему привязались?

– Да пристали, едем да едем на хату, они ее здесь всегда снимают у одной оторвы на Правом берегу. Ей лет под семьдесят, но ты б видел, как она кайфует, глядя на них. Поехали, говорят, раскрутимся по холлу. У нас колеса и шмали до фига. Есть и ширево, и поляна накрыта, а кворума нет. Хотели, чтобы я показала им стрип. Прошлый раз так получилось, укурилась в хлам… Ну, и подкинула им коксу, они до сих пор под впечатлением. Ты не думай, они, как мужчины не опасные, но как гласит морская пословица: «Лучше пидор на рее, чем акула в трюме». Так и вышло… Там собираются одни голубые и лесби, так одна из них в прошлый раз меня чуть не изнасиловала. Прилипла, как жопа к банному листу, а потом подгадала момент, когда все поотключались и давай тянуть на лесбиё, пока я ее мордой в оливье не приложила.

– А ты, этим, ну с девчонками… Раньше занималась? – спросил я, спотыкаясь на каждом слове.

– Ты что, дурак, вообще?! – искренне возмутилась Ли.

Я заметил мимолетную заминку, продолжительностью не более одного сердечного удара, прежде чем она ответила.

– Ну, было пару раз на Азовском море в Кирилловке, – подумав, тут же с обезоруживающей легкостью согласилась она. – С одной моей подругой по пьяне, ты ее не знаешь. Она от этого просто тащилась, а мне не понравилось. Ну, не так чтобы очень, знаешь ли, а так… Никогда, клянусь!

По интонациям ее голоса я догадался, что последнюю фразу она придумала на ходу. Неужели она врала? Это было минутное впечатление, но я его уже никогда не забывал.

– Знаешь, они кого-то привезли из Днепра, – меняет тему Ли. – Говорили, что он руководитель танцевальной труппы их областного драматического театра, сильно хочет меня посмотреть. Точно, обманывали. Да и этот, которого я не знаю, так мне не понравился. Какой-то он поцоватый, все время молчал, на меня вперился противно так, не моргая, как удав. Знаешь, они точно гнали насчет этого, с драмтеатра, боялись они его что ли, или он им денег приплатил, а может, наркоты пообещал, но просто так Серя пером бы не махал. Он же, гаденыш, тебя чуть не подрезал! Никогда от него этого не ожидала. Когда я отказалась с ними ехать, он вдруг щелк выкидухой и давай чирикать что-то наподобие угроз, а мне так смешно стало, он маленький такой, ручонка детская, а нож в ней та-а-акой ба-а-алшой! Умора! – и Ли залилась развеселым пьяным смехом.

– А может, мне это так показалось? Как говорится, в чужих руках и х... толще кажется! – и захохотала пуще прежнего.

Время от времени у Ли прорывалось наружу донельзя шпанистое бесстыдство, ее фразы были словно надерганы из лексикона обитателей коммуналок и притонов. Я замечал, что ей нравится жаргон воров и гомосексуалистов, у нее была какая-то тяга к ним, и для меня непонятным оставалась эта противоестественность ее влечения.

– Короче, теперь ясно, у них точно был какой-то левый интерес меня увезти, – став серьезной, сурово проговорила она.

Когда Ли была пьяна, ее настроение менялось из крайности в крайность. Эта непредсказуемость добавляла ей шарма и поначалу мне нравилась.

– А ты не дал! Ты ж мой заступник! – вновь развеселилась она и мокро чмокнула меня в щеку.

– А так бы поехала?