Нарисуй мне дождь

Я и раньше замечал, что проговаривая стихотворение вслух, мелодика звуков и ритм преображают содержание текста, вызывая новое восприятие, и сухие слова стиха приобретают новый смысл и начинают звучать, как музыка. Это так отличается от того, когда читаешь стих про себя.

Меня расстреляют, а ты приходи в этот сад,
Билет тебе выдан на запах немыслимых трав…
Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Она меня обняла и долго смотрела в глаза. Глаза ее были полны слез. Я не мог этого выдержать!

– Эх, Андрюша, как он сказал… А я его стихов не слышала и не читала. Фамилия знакомая, он, кажется, был мужем нашей известной поэтессы, но я не знала, что у него есть такие стихи. Андрюша, ты знаешь, я не люблю хвастаться… – она смутилась и замолчала.

Ей чужды были как бахвальство, так и неискренность.

– Я ведь закончила школу с золотой медалью и веришь, не могу вспомнить, где находится озеро Чад. Карта мира перед глазами, но, хоть убей, не могу себе представить, где это озеро, в Африке или в Америке?

– В Африке! Как тебе не стыдно! – с излишней горячностью упрекнул я ее, тут же пожалев об этом.

Ли вспыхнула и отвела взгляд.

– Ведь только в Африке водятся жирафы… – стараюсь загладить свою резкость я.

Вырвалось случайно, нехорошо. Откуда ей знать с каким пиететом я отношусь к животным Африки. Африка, страна чудес, я о ней с детства мечтал.

‒ Чувство моего стыда так глубоко, как того заслуживает допущенная мною ошибка… ‒ с ледяным достоинством сказала она и замолчала.

Ее молчание красноречивей слов. Выпрямив стан, сидит с непринужденностью княгини с чашкой кофе в руке. Вылитая придворная дама со старинной картины. Не хватает только достойной рамы. Обиделась.

– Прости, я не хотел тебя обидеть, ‒ тихо проговорил я, потупившись.

‒ Судят по поступкам, а не по извинениям, ‒ холодно обронила она.

Взгляды наши встретились, и мы одновременно отвели глаза.

‒ Но я ведь признаю, что неправ, и прошу помилования… ‒ виновато настаиваю я.

Ли взглянула на меня и горько улыбнулась. Накрыв мою руку ладонью, лишенным интереса голосом спросила:

– Тебе видно трудно было это сказать?

– Нет! Хотя… ‒ сам того не желая, вспыхнул я, ‒ Вообще-то, да! Я зря погорячился, но, пойми, жираф и Африка.… И, где это озеро, это же не столь важно! Главное, смысл стиха. Как ты этого не понимаешь? Ведь Гумилева безвинно убила вооруженная гопота, угрожавшая всем своими удостоверениями «ЧеКа». И он знал, что его убьют, хотя бы потому, что не был на них похож, а ведь он писал стихи... Он написал их для нее… Но, не только для нее одной, еще и для нас с тобой. Мы должны помнить о нем и о ней, чтобы… – я запнулся, подыскивая слова, но она не дала мне договорить.

– Для тебя не важно, а для меня важно! Это ты пойми, я хотела представить себе, как это было и где. Теперь я вспомнила, я ошиблась, перепутала Чад с озером Титикака, соленым озером из слез в Андах. На языке индейцев «Титикака» означает «Бегущая кошка», но как они узнали, что берега этого огромного озера имеют очертание кошки? Это величайшее из высокогорных озер мира, колыбель нашей цивилизации. Я там была однажды. Во сне…

Подавшись ко мне и устремив взгляд куда-то вдаль, она заговорила с потрясшим меня вдохновением, словно какая-то глубинная сила рвалась на поверхность.

‒ Я видела это озеро сверху, а потом все о нем прочитала, а после, вдруг все забыла, начисто, будто стерли, написанное мелом на доске. Со мной никогда раньше такого не было. Вначале я ничего не могла понять, но это озеро занозой сидит в моей памяти, включает какие-то механизмы и как-то работает, влияет... Мне на ум иногда приходят незнакомые слова, они вызывают странные ассоциации, временами я вижу живые картины, видения невыразимых явлений, о которых я раньше ничего не знала. Я этого не понимаю, но знаю, что это что-то значит. Мне кажется, это было во мне всегда, просто до определенного времени дремало, а затем дало о себе знать. Я понемногу кое-что вспоминаю и становлюсь лучше, мудрее и тогда я чувствую, что со мной происходит что-то необъяснимо хорошее. Да, ладно! Ты прав, это не столь важно.

– Прости, я не знал… Но это действительно важно! ‒ возразил я.

Я не ожидал услышать от нее нечто подобное, хотя лучше ее знал то, о чем она говорит. И говорила она об этом так, словно только что видела чудо, а я был тот, кому она решила рассказать о нем раньше всех. Моя резкость меня убивала, с нею нельзя так, она не такая, как все.

– Лида, ты должна знать, что для меня это так же важно, как и для тебя, – с максимальной убедительностью сказал я. И все же, мне показалось, что сказал я это недостаточно убедительно. Нет, не надо ей ничего объяснять. По крайней мере, не сейчас.

– Порою я думаю, что в аду будет не хуже, чем здесь… С другой стороны, тебе не кажется, что и в раю нам станет скучно? – задумчиво произнесла она и, не дожидаясь моего ответа, серьезно спросила: