Главной его задачей было привить нам идеалы равенства и братства всех перед руководителями партии, чтобы каждый из нас сделался надежным инструментом выполнения желаний партийных секретарей. Больше всего он любил, чтобы мы задавали ему вопросы по всем интересующим нас темам. Он всячески поощрял нас к этому и было заметно, что так он зондирует наши настроения. Информировал ли он о них? Думаю, да, ‒ оперативно, во все соответствующие инстанции.
Один из студентов моей группы Мыкола Цуцык, любознательный сельский парубок с поросячьими глазами, как-то купился на навязчивые приглашения Сталевара задавать вопросы и спросил у него о вводе наших войск в Чехословакию. В тот памятный год всех интересовали эти горячие события, сообщения о которых, если и просачивались в прессу, то тщательно прилизанные. Танки, ворвавшиеся в Прагу, своими гусеницами проехали по многим из нас.
— А от скажить мэни… От я ынтэрэсуюсь знать, чого цэ мы нэ змоглы э-э-э… Ну, як воно той, наше правытэльство, нэ змогло вговорыть циих чехословакив, шоб воны того э-э-э… Ну, к нам относылысь… Ну, той, пидчынялысь нам, як раньшэ? — хлопая длинными рыжими ресницами, спросил у Сталевара Цуцык.
Эти ресницы и короткий вздернутый нос с дырами ноздрей, придают Мыколе не очень-то умный вид. Он любит задавать вопросы и задает их на всех кафедрах, но понять, о чем он спрашивает трудно. Впрочем, если хорошенько вслушаться, то можно догадаться, о чем он хочет спросить, но не всегда. У нас на курсе учится несколько студентов из западной Украины, их язык вообще никто не может понять, не родившись среди них. Выучить их язык невозможно, и я удивлялся тому, как они сами его выучили. Мне часто кажется, что балакая между собой, они не понимают, ни друг друга, ни самих себя.
— Щось я не второпав[32], воны що ж, э-э-э того… Ну, той, нэ понымають, шо им бэз нас в коммунизме нэ жыть? — упорствовал в своем стремлении все знать Мыкола. Взгляд его имел какое-то двойственное выражение: глупость примата сочеталась в нем с врожденной деревенской лукавостью.
— Странный вопрос… — вошью на гребешке заизвивался Сталевар.
Несмотря на то, что на каждом семинаре он призывал нас спрашивать его обо всем, что нас интересует, подобные вопросы ему никогда не задавали. Уж слишком настырно он предлагал их задавать.
— Вы, Цуцык, как представитель нашей будущей интеллигенции… Должны правильно разбираться в создавшейся политической обстановке, — взгляд Сталевара затравленно метался по притихшей аудитории. — Само собой разумеется, бывшее руководство Чехословакии коренным образом заблуждалось. Даже сейчас, некоторые из них, их немного, маленькая кучка отщепенцев, до сих пор не понимают, что без помощи Советского Союза существование Чехословакии невозможно, ее сразу же оккупируют, а народ поработят американские империалисты. Я хочу, чтобы вы все твердо усвоили и навсегда запомнили главное: Советский Союз никому никогда не угрожал и не угрожает, но всегда находится на страже рубежей завоеваний Великой Октябрьской социалистической революции!
— Хіба?..[33] — хитровато ухмыляясь, переспросил Мыкола. — А можэ, вин того… Ну, той, трохы… Ну, тоб-то, зовсим небагато, а всэ ж ым, ымпэрыалыстам цым, угрожае? — не унимается Цуцык, лупая своими первобытными глазами. Не поймешь, то ли он издевается, то ли в самом деле такой любознательный.
— Вот в этом вы коренным образом заблуждаетесь! — как вурдалак на колу, закрутился Сталевар, — Ну, совсем никому!.. Вы понимаете, ни-ко-му Советский Союз не угрожает! — аж подпрыгивает на месте Сталевар.
Загадочная любознательность Цуцыка, граничащая с проявлениями обыкновенной дебильности, не осталась незамеченной. Ему давали исчерпывающие «пояснения» в кабинете заведующего кафедрой, а затем в кабинете у декана Шульги. Был ли третий кабинет, о посещении которого предлагают не разглашать? Не знаю, скорее всего, был. С тех пор Мыкола навсегда излечился от своего пагубного пристрастия и никогда, ни при каких обстоятельствах не задавал вопросов. Он впал в меланхолическую задумчивость, периодически вздрагивал и, втянув голову в плечи, испугано озирался, будто ожидал получить подзатыльник.
Расписание было составлено так, что после семинарского занятия следовала лекция, чтобы навсегда закодировать в нашей памяти несколько раз пережеванный материал. На лекции по истории КПСС ходили все, так было проще, чем потом объяснять причину своего отсутствия декану Шульге в устной форме, а затем, в обязательном порядке, писать объяснительные записки, которые он накапливал на каждого студента с ненасытностью филателиста, раскладывая их по отдельным «папочкам». Староста курса Алимов старался во всю, чтобы угодить обожаемому декану и снабдить его соответствующим материалом. Не жалея времени и своего здоровья (не позволяя себе даже сбегать в туалет), он проводил поголовные переклички по изобретенному им самим методу: в начале, в перерыве и в конце лекции.