Напряжение

Вскоре во время очередного сидения на крыше меня осенило — вокруг интерната на долгие километры, было множество деревень. А где деревни — там коровы, а значит, сливки. А еще — там дети, а значит, клиенты, которым все равно, как выглядит мороженое — главное, чтобы оно было вкусным и холодным. Но для этого мне нужен был человек снаружи.

Такой человек нашелся — вместе с телефоном, который оставил Толик, уезжая из интерната. Его бабушка вылечилась, и органы опеки позволили ему вернуться домой, оставив за спиной чужую зависть и его твердое обещание мне помочь, если что. Кажется, я очень удачно позвонил тогда в больницу, он очень хвалил — вернее, смущался и пытался жать руку, но это одно и то же. В общем, обещанное «если что» произошло, я позвонил — и Толик появился у забора интерната следующим вечером.

«Ничего не получится, — говорил он. — Это бред! — недоверчиво крутил он головой. — Ну не на руках же мне все тащить», — бухтел, уже сдаваясь. Пришлось вернуться в интернат, подхватить сумку с деньгами и пропихнуть через лаз под забором. «Этих денег хватит на машину?» — пнул я расстегнутое хранилище бумажек и мелочи.

Через неделю за оградой лихо притормозила красная потрепанная машина с черными заплатами на кузове, с разными дисками и на глаз видимой овальностью колес, из которой вальяжно выбрался Толик, поправляя черные очки с модной, неотклеенной этикеткой. Потом мне рассказали, что увидевший его через окно учитель всплакнул, признавая, что всегда думал о Толике только хорошее и знал, что тот выбьется в люди. Ну а мы начали работу, обменивая мороженое на вкуснейшее деревенское молоко, сливки, копейки и всякую ерунду, которая казалась Толику ценной.

Успешный опыт с Толиком подсказал, что друзей все-таки можно найти, а загруженность в мороженом и столярном деле и вовсе заставила искать себе помощников. Только вот как найти надежных и порядочных? Обратился к учительнице по окружающему миру, вместе с просьбой подарив ей ее портрет (рисовал мой цех по производству новых, красивых денег — старые начали подделывать). Учительница впечатлилась и провела всеобщий психологический тест, по результатам которого я подружился с Олегом, Вадиком и Семеном. Все — верные, умные, смелые и сильные. А Олег еще и красиво рисует — и с ним было сложнее всего. Дело в том, что у меня уже были те, кто умел хорошо рисовать, но некому было заниматься ведением бумаг, подсчетом денег и прочим, что я считал не важным, но очень быстро сменил мнение, когда дорвался до бухгалтерии интерната, чтобы уменьшить число кухонного инвентаря на одну единицу — уж больно мне понравился комбайн полного цикла. И… мою правку никто не заметил, словно и не было комбайна никогда. Невероятная сила бумаг настолько поразила, что я понял необходимость в специально обученном человеке — чтобы считать и не потерять свое. А вот Олег хотел стать художником. Тогда я пришел к нему с пакетом мандаринов и толстым гроссбухом.

— Что это? — сглотнув слюну, спросил он меня, разрываясь взглядом между вкусностями и непонятной книжицей.

— Произведение искусства. — Я распахнул гроссбух на последней странице и ткнул пальцем в строчку с красной пастой. — Вот, смотри.

— Что я должен тут увидеть? — не понимая, глянул он на меня круглыми глазами.

— Как? Разве ты не видишь сочные оранжевые плоды на холодном снегу? — удивился я, указывая ногтем на цифру. — Не видишь, как преданы они забвению, забыты и портятся, заметаемые снегом?

— Макс, у тебя с головой все нормально?

— Два килограмма мандаринов, — сменил я голос на будничный и указал взглядом на пакет, — были выброшены согласно этой записи.

— Но они же не выброшены?

— В этом и прелесть настоящего изобразительного искусства, — перенес я книгу на его колени, — оно показывает мир, как видит его художник. В этом его сила.

— Но это ведь совсем не то!

— Неужели? Вот оно — изображение реальности. Вот подпись творца в самом углу. Вот дата создания картины.

— Но это ведь цифры!

— Абстракция — не искусство?

— Но за это ведь могут судить…

— Разве истинные художники боялись гонений? — подмигнул я. — А вообще, я верю в тебя. Я верю, что на страницах твоих произведений будут терпеть крушения корабли и возникать из ниоткуда заводы, им будут аплодировать инспектора и проверяющие, веря в созданные тобой шедевры. А еще — за них станут платить миллионы. Разве не к этому ты стремишься?

Как вы поняли, я не собирался ограничиваться мороженым. Но главное в той истории — Олег согласился стать моим бухгалтером и с энтузиазмом зарылся в цифры, забросив гуашь и альбом.

Все вместе мы продолжили работу, продолжая создавать новые дни — хорошие для себя и по-прежнему платные для остальных. Мороженое теперь, с новым оборудованием, было не отличить от магазинного, так что несколько коробов продавались через сельский магазин. Одна проблема окончательно решилась.

Зато я придумал себе новую — я решил создать для своих друзей новое будущее, в хороших школах, как у Семена. И я знал, как и через кого это организовать — дядя Коля обещал появляться раз в год. Осталось просто подождать.