- Не знаю я, - шмыгнул, не желая обманывать. Да я и сам толком не понимал, что случилось. - Их ударило чем-то.
- Да ну? - сторож выцепил один кубик из моей кружки и кинул в свою.
- Честно! - воскликнул я, не желая терять сладость. - Оно само вышло, мне дышать не давали.
- То есть? - Острый взгляд серых, выжженных глаз, вцепился в меня, не давая дышать.
- Сверкнуло и дым пошел, а потом как после грозы. А ребят отбросило. И черные следы на полу. И плед дымится, - тяжело сглотнул я, сжавшись еще сильнее.
- Плед - тот самый? - указал он пальцем на серо-черный лоскуток, выбивавшейся из под наволочки моего одеяла.
Я торопливо кивнул и быстро сдернул его с себя, стоило ему показать характерный жест.
Грубые пальцы перебирали прожженную ткань, цеплялись за мелкие отметины, перетирали их меж собой. Сторож оглядывал дырочки на просвет, внимательно принюхивался к огаркам и даже попробовал на язык. После чего, плед, к моему сожалению, отправился в угол комнаты. Уж лучше бы вернул - холодно.
- Семь лет, надо же. Это ж как ты их убить-то хотел? - глубокомысленно произнес он, наклоняя банку с чаем над второй чашкой.
- Я не хотел! - возмутился я от всей души.
Сторож замер, налив совсем чуть-чуть.
- Не хотел я никого убивать! - вспыхнул я негодованием. - Страшно было и дышать хотелось. Вот и... Само оно, - буркнул, сдуваясь.
- Не хотел убить, и даже без ненависти...- Уже констатируя, кивнул своим мыслям и еле слышно добавил. - Сильная кровь.
Чай, наконец, достигнул кромки, вызвав чувство сухости во рту - будто кругов двадцать пробежал в летнюю жару. А потом... потом этот гад опрокинул в себя содержимое обеих чашек и с невероятным довольством наблюдал, как вытягивалось мое лицо.
- Это для бодрости варево, тебе ни к чему, - проковыляв к двери, криво ухмыльнулся он. - Устраивайся, малой.
Глава 2. Судьба по соседству.
Дверь неслышно хлопнула, разделяя два поколения. Тридцать лет разницы между молодым юношей, полным надежд и энергии, и увечным стариком, который тоже когда-то верил в свою счастливую звезду и совсем не представлял себя никому не нужным калекой, сторожем на мизерном окладе. Тем не менее, жизнь распорядилась именно так.
Николай Иванович Росков не родился инвалидом, наоборот - в семье мещан с восторгом и замиранием сердца выслушивали чуть поддатого (как за такое не выпить!) и благостно улыбающегося фельдшера, десятый раз повторявшего счастливой родне - 'ваш сын абсолютно здоров... и он одаренный'. Отец, поговаривают, был рад чуть меньше, глушил водку и искоса поглядывал на супружницу - дар чаще всего передавался по наследству, а сам он, и все его предки таковым похвастать не могли, так же, как и у второй половинки. Дошло бы и до мордобоя, но тут прабабка проскрипела, что ее дед служил у князя Новгорода, и не абы кем, а дружинником. А это значит - ранг 'витязь', не меньше. Могло и проклюнутся через поколения.
Не был 'Коля' и дураком - оценки не ниже 'хорошо', внимательность, отличная память открыла бы ему дорогу любой университет. Тем более, что одаренных брали куда охотней, делая поблажки во время вступительных экзаменов.
Но кипела в крови жажда приключений, кружило голову внимание, грели душу восторженные ахи, стоило 'потянуться' за родной стихией ветра и слегка похулиганить. Что-то било в грудь, требуя действий, подвигов и новых горизонтов. Николай не мог сидеть спокойно за партой, впитывая знания.
Так что восемнадцатилетие он встретил у вербовочного пункта отряда 'Древичи' - самого крупного и известного в Верхнем Новгороде. Слегка пьяный, полный куража, Николай чуть ли не приплясывал, ожидая, пока ему откроет дежурный. Пункт работал круглосуточно, зазывая к себе всех, кто хотел новой жизни или бежал от старой. Главное - дар и отсутствие кровной вражды за спиной. В общем, Коля подходил - о чем ему сообщили, забрав паспорт вместе с подписанным не глядя договором.
Учебка, тренировки, отработка совместных действий, немного математики, химии, физики, десантирование за полярный круг, посвящение. Десяток операций - для начала в периметре охранения, затем непосредственно. Первые трупы от собственной руки, шок, таблетки из металлического пенала, адреналин, кураж. Неделя пьяного загула - и все вновь повторяется. Лычки младшего лейтенанта, собственная боевая тройка. Перелеты по всему миру, которые уже не приносят удовольствия - потому что стали работой. Пятнадцать лет выслуги, по шесть-восемь операций в год, новые погоны и пять троек подчинения, солидный счет и мысли уйти в отставку.