Напряжение

- Ну... Раз так, я могу продать вам зубы обратно. - Сообщил я благожелательно, присел рядом и потрепал его по щеке.

В его глазах было столько надежды, будто я способен вернуть ему улыбку, искаженную некрасивой щербиной.

- Разумеется, дороже, - тут же поправился. - Скажем, за десять импов каждый. Срок - завтра. Проценты будут идти каждый день, пока мой товар у вас во рту. Первый взнос вы можете сделать прямо сейчас. - Я кивнул на чеки, которые они все еще держали в руках. - Нет вопросов? Замечательно. Остаток долга - шестьдесят четыре импа.

Теперь в его глазах не было надежды, только ярость и желание убить.

- Проваливай.

Я оттер кровь с пальцев о его брюки и взглядом попросил своих друзей проводить наших клиентов пинками. Вновь отошел к окну, чуть размялся, потянувшись руками, и обернулся к ребятам.

- Какой же сволочью приходится быть.

- Они изуродовали Олега, - напомнил Семен, оттирая плоскогубцы платком.

- Потому и приходится, - нахмурился, признавая его правоту.

- Ты мог хотя бы найти не такие ржавые, а? - Попенял Вадик товарищу, скептически осматривая красно-желтые разводы на металле.

- Это не я, - кинул на меня он взгляд.

- Я вам не зубная фея, чтобы платить два импа за зуб, - с легким раздражением пояснил в ответ. - Эдак половина интерната встанет в очередь с челюстью в руке! Важен не зуб, а страх и боль от процесса. Они должны знать, что зуб можно вырывать долго и очень болезненно!

- Тише-тише, - сочувственно похлопал меня Вадик, успокаивая. - Мы знаем, тебе нелегко. Скоро все закончится, верно?

Я прикрыл глаза, откидывая злые мысли. Вокруг были друзья, хорошие и добрые, и их совсем не надо было пугать мной-другим.

- Извини. По третьей стадии есть вопросы? Нет? Тогда я на крышу.

Не следует пока что показываться на глазах своих должников. Ребята горячие, могут попытаться все решить силой, вернувшись с подкреплением. А задумка вовсе не в массовой драке. Задумка в том, чтобы жадность и страх объединились ради крупного приза.

В холодке затененного участка крыши, упираясь в еле заметные выступы на шероховатой поверхности, я внимательно присматривался к сегодняшнему дню.

Нависали над головой перистые облаками, жарило полуденным солнцем, поднимались вертикально вверх дымки над крошечными сельскими домиками вдали, лениво и вовсе не страшно грозила дождем темная линия на горизонте. Душно до звона в ушах, тело желало движения в надежде на порыв ветра, но солнце нещадно загоняло в тень, прожигая ноги даже сквозь подошву сандалий. И это здесь, на крыше, под редкими порывами ветрами, нет-нет, но приносящими свежесть и прохладу.

А каково им там, в бетонной коробке интерната? Разумеется, им плохо. Но скоро станет еще хуже - Семен перекрывает вентиляционные каналы, обращая комнаты в пекло. Благодаря усилиям Вадика, кран с холодной водой скоро захрипит и заплюется ржавчиной, а в столовой уже со вчерашнего дня готовы продавать только ледяную газировку, от которой потеет майка и хочется пить еще больше.

Но я все еще не уверен - достаточно ли плох этот день? Или, быть может, сделать его еще немного хуже, чтобы мысли и желания моих врагов гарантированно обратились поступками?

Моя жизнь насчитывает почти пять тысяч дней. Хороших и плохих, интересных и скучных - как и большинство из нас, я не выбирал большую их половину, принимая от жизни утром и отдавая каждую ночь обратно, с благодарностью или упреком. Пока, разменяв третью с половиной тысячу, не осознал, что дни можно создавать самому. Для себя и других. А еще чуть позже я начал их продавать.

Это казалось не так уж и сложно - тогда, три года назад. Старший класс ушел в город, им на смену должен был прийти бывший восьмой, уже предвкушавший обретение власти по праву самых сильных и взрослых в интернате. Старшие ушли, но я-то остался - а вместе со мной и вся паутина подчинения и страха, унаследованная от тех, с кем я вел дела.

Я помню разочарование на лицах, когда в огромной спальне девятого класса, едва-едва заселенного, полного ароматом свежих простыней, звучал мой скучный голос - о том, что они выросли, но ничего не изменилось. Когда они не поверили и посмели возражать, я создал свои первые двадцать четыре часа.

Ночь с разбитым окном, стылая, завывающая ветром, холодная. Утро с громким криком воспитателей, упрямым молчанием и злостью. Горелые завтраки, обеды и ужины. Вечер с белым шумом сломанной антенны вместо мультфильма, отсыревшее белье и две полоски на другом окне, крестом отметившие пока еще целое стекло. Намек был принят, возражений более не последовало.

Тогда я создал хороший день, со вкусной едой, футболом на физкультуре, отремонтированным окном и теплым, выглаженным бельем. И назначил ему цену.

Многие не могли купить день целиком, тогда я продавал часы и минуты, забирая плату работой и вещами. Постепенно все богатства нашего маленького мира заняли пространство под кроватью, забили тумбу и угол, а под дверьми всегда стояло пару бегунков, готовых исполнить любое поручение.