Напрямик

— Сказать вам правду? Я веду себя с женой подло. Жена любит меня, она сияет от радости, стоит только мне появиться, а я, скотина, путаюсь с другими. Скажите сами, дон Гусман, хорошо это? А главное, когда дома есть жена, которая ни в чем никому не уступит. Но объясните, куда мы попали? Что тут? Я ничего не понимаю, но сказать вам правду? Не нравится мне это. Признаться вам? Так не похоже на мой город, на Буэнос-Айрес, как будто он остался очень далеко. Очень далеко и в другом времени. Так жутко, словно кто-то сказал: не вернетесь. Знаете, девчушкам, одной — семь, другой — восемь лет, я помогаю им готовить уроки, играю с ними и каждый вечер целую их в кроватках, когда они ложатся спать.

— Хватит, — приказал Гусман. — Мужчины нюни не распускают. Хуже этого нет. Чего вы добиваетесь? Хотите, чтобы я расчувствовался и не смог защищаться? Вернее, защищать нас обоих, ведь вы в таком виде никуда не годитесь.

— Супруга...

— Да ладно вам с супругой.

— Я хочу говорить о супруге. Поймите, не о моей, Гусман, о вашей. Тут не все чисто.

— А до моей вам какое дело?

— Не знаю, куда это мы попали. Угораздило же нас попасть сюда. А все я виноват, не сумел как следует подтолкнуть машину. Прошу вас, не надо на меня сердиться. Я и сам не простил бы вам такое. Я злопамятный. Не нравится мне все это. Что теперь с нами будет? Я хотел бы облегчить душу. Ведь я встречаюсь с Карлотой.

Открылась дверь, и капрал приказал:

— Выходите.

Они повиновались. Гусман заметил, что слова Баттиланы ничуть его не задели. Он подумал: «Как будто он ничего и не сказал. Однако это не пустяки... Уж не ослышался ли я?» Когда же он мысленно произнес: «Быть этого не может», в глазах у него потемнело и пришлось прислониться к дверному косяку. Капрал быстро повел их по коридору. Они вошли в большую комнату, напомнившую ему школьный класс. За столом сидели военный и та женщина, которая их сюда впустила; на стене, над головами этих двоих, висел портрет какого-то человека с бородой. Военный, довольно молодой, бледный, с тонкими губами, смотрел на них враждебно и вызывающе. Пожалуй, самым неприятным было для него имя Карлоты в устах Баттиланы. Эти люди за столом напоминали ему не то экзамен в школе, не то суд. На минуту Гусман позабыл о словах Баттиланы, оборвал свои мысли и предположения: он полностью включился в то, что происходило с ним сейчас.

Капрал подвел их к табуреткам, стоявшим в глубине комнаты у стены, довольно далеко от стола. Военный и женщина тихо переговаривались; женщина рассеянно перебирала рукой связку ключей. Ожидание затянулось, и Гусман опять вернулся к своим мыслям. Вдруг он оторвался от целиком поглотившего его опасного раздумья: ему почудилось, будто женщина с какой-то особой настойчивостью смотрит на Баттилану. А тот тоже смотрел на нее широко открытыми глазами, и взгляд у него был цепкий, словно щупальца. Пораженный своим открытием, Гусман снова позабыл обо всем остальном и подумал: «Да он ест ее глазами, а она отвечает ему. Вот это обольститель! Обольститель высшей марки». Военный что-то шепнул женщине. Женщина подозвала капрала. Они увидели, как тот прошел к столу, получил приказ, вернулся к ним.

— Вы! Встаньте перед судом, — сказал капрал Баттилане.

Дальше произошла мимическая сцена. Баттилана пересек комнату, предъявил удостоверение. Военный просмотрел его, швырнул на стол, выпрямился, вытянул вперед голову, поднял подбородок и замер в угрожающей и несомненно неудобной для него позе. Женщина взяла и просмотрела удостоверение, взглянула на Баттилану, тряхнула головой. Тут к мимике присоединились голоса (правда, едва слышные). Баттилана возмутился, потребовал объяснений. Военный пренебрежительно перебил его, женщина о чем-то спросила. Как Гусман ни напрягал слух, он едва разбирал отдельные слова: проезжий, железная дорога, Лансеро, компаньон. Баттилана вернулся на место, явно растерянный. Гусман подумал: «Сейчас возьмутся за меня». Хотел было спросить у Баттиланы, каково ему пришлось, но вспомнил о Карлоте и не захотел с ним разговаривать.

— Вы! — приказал ему капрал.

Наверное, из-за того, что судьи смотрели на него, расстояние до стола показалось ему бесконечным. С ним не поздоровались, и он тоже не стал здороваться.

— Место жительства? — спросила женщина.

После минутного замешательства он ответил:

— Буэнос-Айрес.

— Вид на жительство?

Он смотрел, ничего не понимая. Женщина раздраженно повторила:

— Отвечайте, есть у вас вид на жительство или нет? Другой какой-нибудь документ?

— Предупреждаю, надзирательница, я не расположен изучать еще одно удостоверение, — проворчал полковник.

— Еще бы, полковник. Знаете? — объяснила надзирательница. — Я сперва подумала, что он говорит о каких-то своих заверениях.

— Я сбегаю к машине, — предложил Гусман, подумав, что нечего ему особенно распинаться перед ними. — В машине у меня военный билет.

— Браво. Вы превзошли наши ожидания, — заявил полковник, и тут же проревел: — Лопнуть можно!

Женщина, вперив в Гусмана свой холодный взгляд, добавила:

— Не так мы глупы. Без нашего согласия не ускользнет никто. Что вы задумали?