Направление — Прага

— Что вас так рассмешило? — прощупывал он всех взглядом, пока не уперся наконец в сидящего на первой парте Матуша Шкреко.

— Дюро Хмелик забожился… — начал было нерешительно Матуш. Но когда Мишо Чапко кольнул его пером в мягкое место, тотчас замолк, словно набрал в рот воды.

— Чапко, останешься после уроков! — изрек отец Эмерам. Он поощрительно потрепал Матуша за чуб, потом засунул руку под рясу и что-то там поискал. — Ты получишь святой образок, Матуш, если мне станет известно, что сказал Дюро Хмелик!

— Он божился, что у коня есть душа! — пропищал Матуш. — И даже будто лучше, чем у некоторых людей.

Пятиклассники снова стали давиться смехом. Монах благодарно протянул Матушу заработанную предательством награду, хлопнул ладонью о стол и подчеркнуто строго сказал:

— Ни единому зверю не дал господь бог души, ибо душа бессмертна. Господь дал душу только человеку, а с нею и вечную жизнь, ибо только человека сотворил по подобию своему.

Дюро Хмелик открыл было рот:

— Но…

— Не рассуждая о бессмыслице, — резко оборвал его отец Эмерам, — в эту тяжкую военную годину лучше помолимся за спасение словацкой нации. — Он ткнул пальцем в распятие Христа и висевший рядом портрет пана президента, истово перекрестился и мрачно продолжал: — Ничего вы, неразумные, не смыслите! В этой войне верх может взять антихрист. Храни бог от него народ, в котором он так разочаровался. По утрам и вечерам мы избиваем себя плетью в монастыре, чтобы вымолить прощение грехов. Вот такими бичами! — Он вытащил из-под рясы связанные в одну несколько плеток с рукоятью, обтянутой кожей, и грозно подержал плеть перед собой, словно архангел Гавриил огненный меч.

Школяры почти перестали дышать. И только жалобно захныкала Людка Браздова. Вероятно, потому, что у гардистов, которые арестовали ее отца заодно с почтенным господином священником Тухиней, были такие же плетки.

Патер снова запрятал плеть под рясу.

— Помолимся же за спасение тех, кто не предал нас, и за справедливую кару божью для вероотступников.

Дюро Хмелик глядел в окно, из которого была видна почти вся площадь села. С самого начала учебного года на ней, размокшей и раскисшей от дождей, разместилось великое множество брезентовых палаток немецких солдат, и теперь нигде, даже перед корчмой Шпитцера, не было видно ни одного мужчины в штатском.

— Во имя отца, сына и святого духа, аминь… — осенял большими крестами Эмерам.

Школьники боялись, что тот, кто не повторит почтительно за святым отцом эти слова, получит плетью.

— Отче наш, иже еси на небеси… — начал монах молитву.

— Отче наш, иже еси на небеси… — пугливо затянули дети.

А в это время на площади началось что-то необыкновенное. Около старого колодца с журавлем остановилась автомашина, из нее выскочил тонкий офицерик, вскочил на каменное ограждение колодца и стал что-то выкрикивать. Солдаты в черных мундирах обступили офицерика широким кругом, сняли винтовки с плеч и держали их прямо перед собой, как бы приветствуя кого-то. Тут вдруг почти одновременно пооткрывались ворота крестьянских дворов, окружавших площадь, и уже другие солдаты, в серых униформах, стали выгонять на площадь коров, волов и откормленных хозяйских коней.

Дюро уже не повторял слова молитвы, он впился в окно, широко раскрыв рот. За солдатами из дворов выбегали причитающие женщины, некоторые с детьми на руках, и со слезами на глазах упрашивали немцев не забирать скот.

В этот момент из дома выбежал дядька Грнач с вилами в руках спасать домашнюю животину. За ним — тетка Грначка, чтобы уберечь его от беды. Костистыми пальцами она крепко схватила мужа за ворот и вцепилась в него словно клещ. Но Грнач недаром слыл в селе силачом — однажды в бродячем цирке он вышел бороться с медведем и выиграл сто крон, — резко оттолкнув жену, так, что она упала, он, насупившись, пошел с вилами на молодого, совсем еще зеленого солдата, уводившего его живность со двора.

Солдаты подняли винтовки к плечу.

Только над одним стволом всплыло облачко белого дыма. Дядька Грнач сразу остановился, словно чему-то удивляясь, потом зашатался, как пьяный, выронил из рук вилы и грузно рухнул на землю.

— Но избавь нас от греха вечного, аминь… — понизил голос Эмерам.

— Убили дядю Грнача! — крикнул на весь класс Дюро и с глазами, полными слез, обернулся к соседке по парте: — Бетка! Твоего отца застрелили!

Он схватил свой ранец и рванулся к дверям.

— Куда?! — поймал его за руку монах.

— Оставьте меня! — Дюро ловко, как уж, вывернулся из его рук и выбежал из класса.

Он пересек площадь, заполненную ревущим скотом и плачущими женщинами, и выскочил на луг, на котором немецкие артиллеристы рыли капониры для пушек. Прошмыгнул мимо палаток с дымящимися полевыми кухнями, которых еще вчера здесь Дюро не видел, и побежал к горам узкой лощиной: здесь теперь стояли танки, охраняя подступы к селу.

Мальчик бежал, соревнуясь со временем и волнуясь за жеребенка, у которого, как он считал, была совсем человечья душа и который все понимал с полуслова, ему недоставало только человеческой речи, чтобы быть не четвероногой скотиной, а настоящим товарищем.