Вылезли и механик и радист, и вскоре гусеница была починена — разбитые траки заменены новыми. Танк двинулся, обогнав и те, что шли впереди, пробиваясь с боем.
На Рузыньском аэродроме майор Валягин разделил свою часть — одних направил в предместье Дейвице, других в обход Белой Горы на Беранку и на Смихов, чтобы отрезать немецким частям отход на запад.
Самолет Кости покачал крыльями над первой группой танков и полетел к центру города.
Горящие дома и склады освещали небо над Прагой, И если смотреть отсюда, с запада, в сторону востока, казалось, что занимается новая заря. А в Праге было хмуро и невесело.
В подвалах домов прятались женщины с детьми, вздрагивающими при каждом выстреле и взрыве. Отцы их сражались на баррикадах, нередко всего лишь с охотничьим ружьем противостояли немецким танкам и орудиям. Прага сражалась. Советские танки входили на улицы города и гнали прочь фашистов, Завязывались последние стычки, предшествовавшие окончательной славной победе.
— Наши! Наши братья, русские! — закричал один из защитников баррикады, глядя в трофейный бинокль на приближающиеся советские танки.
Третий советский танк шел уже с открытым люком, солдаты, стоявшие в нем, отвечали на приветствия счастливых защитников города.
Матери обнимали детей, и слезы радости стекали у них по щекам. Они приветственно махали солдатам, а за ними и еще не пришедшие в себя, испуганные, невыспавшиеся дети.
Над горизонтом поднялось солнце и осветило усталые, почерневшие лица бойцов. Все ярче освещает оно Прагу, ее пыльные улицы и баррикады.
Над Прагой кружит самолет.
— Ниже! — показывает рукой корреспондент пилоту Косте. — Ниже!
И они проносятся над самыми крышами домов. В одном конце улицы развевается на ветру сине-красно-белое полотнище, но на другом еще висит обрывок фашистского флага. На одной улице люди радостно машут самолету, а с другой по нему стреляют.
— Тут стреляют, там приветствуют, — шепчет Костя и начинает набирать высоту. — На одной улице два хозяина.
Костя следит за приборами и осматривает город. Внизу стрельба усиливается. Он отклоняется от стекла и видит: стрелка показывает, что бензин в баке на исходе.
— Нам пробили бак, — сообщает Костя Полевому.
— Тогда садись где-нибудь в парке или на площади.
— Немцам в пасть? Не хватало такого, да еще в конце войны, — возражает Костя.
— До аэродрома не дотянешь.
Костя взволнованно смотрит вниз в поисках подходящего места для приземления.
— А если здесь? — показывает ему корреспондент на большой стадион.
Костя улыбается:
— Верный совет.
И резко планирует на поле стадиона. Через несколько минут самолет уже стоял, уткнувшись пропеллером в северную трибуну стадиона на Страгове.
Советские танки по шести дорогам на всей скорости приближались к Праге, вот они и на ее улицах, проходят к центру, а затем расходятся, обстреливая каждый дом и укрепление, где сидят фашисты, не желавшие дешево расставаться со своим господством над Прагой.
Утро девятого мая…
Фашистские солдаты из казармы разбегаются по улицам, прижимаясь к стенам, подбираются к баррикадам. Защитники баррикады подпускают их поближе и расстреливают, расходуя последние патроны. Ружья умолкают, слышны лишь немецкие пулеметы, заглушающие сообщение радио. Диктор взволнованным голосом объявляет радостную для пражан весть:
— Приветствуем на улицах Праги Красную Армию. От всего сердца благодарим советских танкистов! Приветствуем Красную Армию — нашу освободительницу!
С баррикады раздался последний выстрел, он прозвучал с последними словами радиосообщения. Бойцы баррикады переглядываются, боясь поверить словам, от которых сильнее бьется сердце. Когда же диктор повторяет сообщение, они высоко поднимают свое оружие и торжествующе кричат:
— Слава! Ура, ура-а-а!
Солдаты в серо-зеленых шинелях, прятавшиеся между домами, заслышав этот радостный крик, с удивлением наблюдают за баррикадой, не понимая, что произошло. Выбегая из укрытий, они поражены, что в них не стреляют с баррикады.
Свистом дудки созывает эсэсовцев их командир, полагая, видимо, что к повстанцам пришло подкрепление. Прячась снова от обстрела, они покидают улицы, оставляя на мостовых и тротуарах своих мертвых, и стреляют как попало.
Бойцы, видя отступление эсэсовцев, перелезли завалы баррикады и, подобрав брошенное врагами оружие, бросились за ними, стреляя в них их же патронами. Эсэсовцы бежали на площадь и попытались укрыться близ костела, но, завидев догоняющих преследователей, свернули к театру, здесь, однако, их встретил огонь баррикады. Это был их конец.
В одно из убежищ вбежал боец с забинтованной головой и закричал:
— Люди, слышите? Русские здесь. Наши братья — русские в Праге!
Женщины бросились к нему с радостными объятиями. Дети, испуганно жавшиеся в уголки убежища, побежали наперегонки к выходу, толкаясь, выскочили на улицу. Увидели лежавшего на груде брусчатки раненого бойца-повстанца, по лицу которого текла кровь. Был он молод, ему, наверно, не было и шестнадцати.
Повстанцы, вернувшиеся с площади, остановились посреди улицы, прислушиваясь к отдаленному гулу, доносившемуся с севера сюда, на Винограды.