Направление – Берлин

– Да вы что, товарищ полковник! Когда до Берлина осталось всего несколько километров, вы хотите перебросить нас во второй эшелон? У меня раненые не уходят в санчасть… Я вас очень прошу, не надо мне никаких крестов, дайте нам первыми войти в Берлин!

Он, видимо, был крайне возбужден, так как поднес к козырьку всю ладонь, – по-русски.

Полковник только кивнул головой в знак того, что все понимает и его просьбу принял к сведению.

Он долго следил за колеблющимся брезентовым пологом, пока тот не застыл неподвижно. Немецкие орудия одно за другим умолкли. Вокруг ламп кружились мелкие лесные мошки. Опаленные, они неслышно падали на развернутую карту.

Полковник потер пальцами воспаленные веки. Потом подошел к выходу. Глубоко вдохнул душистый аромат хвои и молодой листвы. Громкое кваканье лягушек из окрестных болот сливалось с далекими пулеметными очередями.

Он поднял голову. На востоке облачками светящихся снежинок мерцали знакомые звезды. На западе, за стеной леса, что-то вспыхивало, озаряя небо. Немцы все время были настороже; время от времени вверх

взмывали ракеты.

Неожиданно до него донесся громкий гул моторов. Он прислушался. Где-то на большой высоте шли эскадрильи бомбардировщиков – шли на Берлин.

– Это наши, – уверил его адъютант, задирая голову, – везут немцам подарки.

– Вот так, хотя и медленно, вершит свой суд история. Война возвращается туда, откуда разнесли ее по миру…

Они подождали, пока гул моторов растаял в легком шелесте сосен.

– Пойдемте! У нас еще масса работы! – напомнил ему адъютант, загасив сигарету. – Как только рассветет, мы ударим. Надо думать, все пойдет хорошо, хота район – крайне сложный: каналы, деревушки, превращенные в опорные пункты… И, кроме того, надо признать, немец – стойкий солдат.

– Мы тоже уже кое-чему научились. – Полковник положил ему руку на плечо и шепнул: – Знаешь последнюю новость? Скончался президент Рузвельт. Власть принял Трумэн.

– Это может что-то изменить?

– Нет. Уже не может… Мы все равно будем первыми. И подумать только, что русские так долго одни удерживали фронт в Европе. Запад недооценивал их. Теперь они также окажутся первыми в этом марше на Берлин, возьмут Гитлера в плен. Будет создан международный трибунал, – размышлял он, предугадывая будущее. – Должны его повесить как преступника.

– Только бы он не ускользнул, только бы попался нам в руки, чтобы можно было посадить его в клетку, как дикого зверя… Сами немцы расправились бы с ним, наконец-то они чувствуют на собственной шкуре, до чего довел их этот бесноватый.

Из темноты послышалось ржание и топот стреноженных обозных лошадей. Чей-то нетерпеливый голос спрашивал: «Где полковник?»

– Пора! Мы достаточно отдохнули. Время начинать совещание.

Они двинулись в ту сторону, откуда слабой полоской, как бы от самой земли, пробивался свет ламп из штабной землянки.

Остатки разведроты расположились под деревьями. Солдаты ждали прибытия походной кухни, хотя желание есть у них пропало, их тела, как свинцом, налитые усталостью, жаждали только отдыха. Стоило им расстегнуть воротники и отпустить поясные ремни на три дырки, как они погружались в полную сновидений дрему.

Будили их голоса раненых, у которых сержант Валясек отбирал оружие. Прихрамывая, опираясь, словно на костыль, на свежесрезанные палки, они потянулись к санитарной машине.

Трое убитых, с головой накрытые одеялом, запятнанным запекшейся кровью, спали вечным сном, прижавшись друг к другу, как озябшие братья.

Залевский лежал, уронив голову на колени старого Острейко, который веткой сгонял мух с его поцарапанного лица.

– Ну, чего ты вертишься?

– Голова раскалывается, – зажмурил Залевский веки. – Солнце режет, как ножом.

– Тебя засыпало: рядом разорвался снаряд, здоровый, словно теленок.

– Поблагодари капрала, что вернулся за тобой! – вмешался сидящий рядом Бачох. – Мы уже отчаливали.

– Наруг?

– Нет, Святой Николай, – потешался над его несообразительностью Фрончак. – И, как видно, съездил тебя по башке своим посохом.

Залевский с трудом приподнялся, прислонился к дереву. Смотрел, как спят под кустами солдаты, с творожно-белыми стопами.

Подошел плотник, с глухим стуком сбросил на землю охапку только что сбитых березовых крестов.

Збышек, спотыкаясь о спящих, шел зигзагами, наконец заметил капрала, который, разбросав ноги, похрапывал на ворохе соломы в выпряженной повозке. Козырек конфедератки сдвинулся на нос, и Войтек посвистывал сквозь ощеренные зубы.

Залевский хлопнул его по колену, однако капрал только лягнул ногой. Тогда он стал трясти спящего до тех пор, пока тот не сел и не захлопал глазами, как сова.

– Чего ты меня треплешь, как собака нищего? Спать не даешь…

– Хотел поблагодарить тебя, что ты меня вытащил.

– А ты что? Хотел там остаться?

– Одурел, что ли? Ведь тебя могли кокнуть!

– Вытащил тебя, потому что вижу – цел, думаю: еще пригодишься. Отправляйся спать, пока есть возможность.

– Ты порядочный стервец, Войтек, но я тебя люблю!

Они крепко обнялись, припав друг к другу небритыми щеками. Это было грубоватое мужское примирение.