Наполеон. Страсти по императору

Во дворце Тюильри был восстановлен императорский этикет с камергерами, мессами, публичными аудиенциями. Внешне все было похоже на двор времен могущества империи, но людей стало меньше и их поведение изменилось. Улыбка императора теперь не вызывала живого отклика, и его воздействие на людей не было столь мощным, как прежде. Он чувствовал безразличие придворных и все более тяготился огромными залами Тюильри, где теперь не было ни обольстительной креолки, ни разлученной с ним австриячки, ни любимого сына.

Наполеон оказывал влияние на окружающих прежде всего силой своих личностных качеств при непосредственном общении, но не менее важна была магия его волшебной судьбы. Люди были очарованы и напуганы его непрерывными успехами, способностью выходить из самых сложных ситуаций и одерживать победы. Это продолжалось до 1812 года, но затем магия стала ослабевать. Падение героя, как будто пользовавшегося покровительством высших сил, разрушило образ полубога. Страх перед ним исчез, а физическая слабость стареющего человека становилась очевидной.

Император составил свое правительство из испытанных бонапартистов и бывших якобинцев, но среди министров не было ни одного либерала. Наполеон не любил либеральных политиков. Они доставили ему много хлопот в первые годы консульства, когда блокировали важные для него законопроекты в трибунате. Наполеон удалил из трибуната самых известных либералов, затем сократил численность этого органа, а в 1807 году вообще его распустил.

По дороге из ссылки и в первые недели после возвращения в Париж императору приходилось слышать много речей и суждений о гражданских свободах и либеральной конституции. В Лионе он решил внести изменения в основной закон империи. Настало время выполнения обещаний, данных нотаблям. Наполеону нужен был сотрудник, который смог бы воплотить идеи либеральной империи в новой конституции Франции. Этим человеком стал Бенжамен Констан, известный писатель и политический публицист. Он был одним из тех, кого Бонапарт удалил из трибуната в 1802 году. Времена изменились, и теперь приближенные императора советовали ему привлечь Констана в правительство.

Наполеон возлагал на писателя большие надежды, а вчерашний оппозиционер хотел оказать услуги отчизне. Фуше предложил Наполеону назначить Констана на должность государственного советника. Он встречался с писателем и подготовил его к разговору с императором.

Наполеон и Констан беседовали почти два часа, и писатель не устоял перед обаянием государя. Он полностью изменил свое мнение о личности своего вчерашнего гонителя и был потрясен его прямотой, силой его гения и готовностью принять любую критику. Наполеон был в духе, шел прямо к цели и не проявлял ни капли высокомерия. Это был разговор двух равных и доверявших друг другу людей, которые начали делать общее дело.

«Он не пытался обмануть меня ни относительно своих взглядов, ни относительно положения вещей, — вспоминал Констан. — Он не сделал и вида, будто уроки противников исправили его. Он вовсе не ставил себе в заслугу, будто хотел дать свободу по собственной склонности. Он холодно, с учетом своих интересов и с беспристрастностью, граничившей с безразличием, взвешивал, что было возможно, а что — предпочтительно»^{190}.

«Во мне есть народная жилка, — заявил Наполеон. — Я сам вышел из народа. Мой голос на него действует. Посмотрите на рекрутов: я не потакал им, я относился к ним сурово. Тем не менее они были со мной… Они видят во мне свою поддержку, свое спасение от знати… Мне стоит только сделать знак, точнее, отвести глаза, и дворяне будут истреблены во всех провинциях… Но я не хочу быть королем жакерии. Если есть возможность править с помощью конституции, в добрый час… Я хотел построить мировую империю, и, чтобы добиться этого, мне была необходима неограниченная власть. Для управления одной Францией, возможно, конституция лучше… Посмотрите, что вам кажется возможным. Дайте мне ваши идеи. Публичные прения, свободные выборы, ответственные министры — на все это я согласен… Нужна прежде всего свобода прессы, душить ее — бессмысленно. В этом я убежден… У меня теперь одна задача: возродить Францию и дать ей правление, которое ей подходит. У меня нет ненависти к свободе. Когда она мешала мне, я отодвинул ее со своего пути. Но я ее понимаю, я был вскормлен ее идеалами»^{191}.

Разговора о республике больше нет и быть не могло. Монарх вернулся на трон, и он думает о Франции, о себе и о сыне. Конституционная монархия с разделением властей, свободными выборами и свободной прессой — вот контуры будущего государства.