У Наполеона действительно были мысли сделать в России то же, что и везде. Он даже велел доставить ему из московских архивов все материалы по пугачевскому восстанию. Но, посмотрев на интеллектуально-моральное состояние русского народа, Наполеон дать ему вольную так и не решился. Он слишком хорошо помнил, что творили в просвещенной Франции дорвавшиеся до власти якобинцы, и представлял, какой хаос может случиться в дикой России, если дать волю людям, которые верят в домовых и не могут отличить французов от чертей.
Наполеону нужен был мир, а после объявления вольной мужикам в России могло начаться такое, что и мир заключать было бы уже не с кем.
Собственно говоря, сам Наполеон потом объяснял, отчего он не пошел на этот шаг: боялся «стихии народного бунта». Боялся погружения страны в кровавый хаос, бунта, бессмысленного и беспощадного. Боялся за Россию.
«Я мог бы вооружить наибольшую часть населения России против нее же самой, – признавался потом Наполеон, – провозгласив свободу рабов. Большое количество деревень меня об этом просило. Но когда я узнал грубость нравов русского народа, я отказался от этой меры, которая предала бы смерти, разграблению и самым страшным мукам много семейств». Тех самых дворянских семейств, о которых тревожились русские офицеры: как там их жены и дети – одни, среди русского народа, без надежной охраны?.. А ну как, не дай бог, Наполеон вольную провозгласит? Ведь кишки барыне с барчонком размотают.
Глава 4 «НИ ГНЕВА, НИ ПРОКЛЯТИЯ…»
Время шло. В сгоревшей Москве еще оставалось некоторое количество припасов для армии, чтобы рискнуть с грехом пополам перезимовать. Но какой смысл? Александру, которому Наполеон несколько раз предлагал заключить мир, мир был не нужен, он хотел войны. Что делать – зимовать с риском в Москве или вернуться до весны в Смоленск, Витебск или Вильно, где заготовлено множество припасов? Для чего сидеть в столице? Чтобы добить по весне Кутузова? А где он? Этого смельчака ведь, прежде чем разбить, еще отыскать нужно, уж больно проворен старик. Как таракан. Ты над ним тапок заносишь, а он уже под шкафом. Посверкивает оттуда одним глазом.
Идти на Петербург прямо под зиму? Стрёмно. А если эти дикари и Питер сожгут? Тогда армия останется совсем без жратвы. В конце концов Петербург может подождать до следующего года, никуда он не убежит. Решено!
И Наполеон, зря прождав от Александра ответов на свои мирные предложения и потеряв драгоценное время теплой осени, решает уйти туда, откуда и не должен был, по идее, уходить – на западные границы. Логичное решение, согласитесь. Там у него склады, магазины, арсеналы. А здесь что? Гарью дышать? Если уж самим русским Москва не нужна оказалась, зачем она Наполеону?..
…Московский поход Наполеона не зря называют переломом в истории наполеоновской эпохи и наполеоновской империи. Эта кончившаяся ничем война посеяла в Европе семена надежды: Наполеон, оказывается, может и проигрывать! А не попробовать ли еще разок его сковырнуть? Наполеон понимал, что не в военном, но в политическом смысле его уход из Москвы будет выглядеть как поражение. Тем важнее нам разобраться в причинах этого поражения.
Почему война 1812 года, все битвы в которой Наполеон выиграл, закончилась для него фактическим проигрышем?
В России многие по непонятной причине привыкли считать, что славная русская армия во главе с мудрым, хотя и одноглазым Кутузовым выгнала «захватчика» из Отечества. Этот голимый бред придумали много позже, а в тогдашней России подобных иллюзий не питали, поскольку все прекрасно представляли себе полководческие «дарования» Кутузова. Бог помог, включив зиму немного раньше, – таково было общее мнение. Собственно, изначально на это и был расчет.
Именно на такой вариант войны Александр надеялся в 1811 году, когда размышлял о том, что будет, если Наполеон разобьет его вторгшиеся в Польшу войска и придет в Россию. Свой план действий против Наполеона Александр озвучил в беседе с Коленкуром. Правда, поскольку Коленкур был французским послом, про свое вторжение в Польшу Александр тактично умолчал, ограничившись эвфемизмом: «Если император Наполеон начнет войну, то возможно и даже вероятно, что он нас побьет, но это не даст ему мира. У нас в тылу есть пространство, и мы сохраним хорошо организованную армию. Имея все это, никогда нельзя быть принужденным заключить мир, какие бы поражения мы ни испытали. Но можно принудить победителя к миру. Императору Наполеону нужны такие же быстрые результаты, как быстра его мысль; от нас он их не добьется. Я воспользуюсь его уроками. Это уроки мастера. Мы предоставим нашему климату, нашей зиме вести за нас войну. Я скорее удалюсь на Камчатку, чем уступлю провинции или подпишу в моей завоеванной столице мир, который был бы только перемирием».