Наполеон

Мария Валевская не могла ему объяснить истинную причину отсутствия Марии-Луизы. Она знала, как он жестоко обманут в своих надеждах, и ей было больно видеть его страдания.

   — Императрица! — закричала она. Он никогда раньше не думал, что её голос может звучать так резко. — Императрица никогда не приедет! Я это знаю!

   — Знаешь, Мария?

   — Да!

Она с честью выдержала его долгий пристальный взгляд. Он сдвинул брови, и на лице его появилось выражение беспредельного гнева. Затем внезапно его лицо просветлело. «Без сомнения, это какие-то сплетни. Возможно, просто скрытая ревность», — подумал Наполеон.

   — Бедная моя Мария, — ласково произнёс он, — я очень сожалею о том, что произошло сегодня. — Он потрепал её по щеке. — Я всё устрою, — сказал он и вышел из палатки.

С этого момента непринуждённость и веселье покинули гостей императора. Наполеон в своей палатке диктовал Теодору письмо для Мюрата относительно поместий Валевской и о других, более важных для него вещах. Сёстры упаковывали свои вещи, а потом повели мальчика гулять. Погода испортилась. С самого утра уродливые кучевые облака окутали вершины всех гор на острове. К полудню солнце исчезло, и всё небо приняло грязно-серый оттенок. Затем, начиная с юго-восточной оконечности острова, тучи начали отрываться от горных вершин и сползать вниз по склонам, как пена из кипящего горшка. Тяжёлые, низкие тучи так зловеще нависли над островом, что вполне разумно было ожидать сильного ветра. Но листья каштанов продолжали оставаться неподвижными, и только вдали в море виднелись белые барашки. Около часу дня к селению Марчиана подошёл бриг. Корабль раскачивался и прыгал на волнах, и все поняли, что на море совсем не так спокойно, как казалось. Наполеон поспешил сообщить, что этот бриг принадлежит острову. Александр похвастался, что его ни за что не укачает в такую погоду, и император похвалил его за это.

   — А меня укачает! — печально сообщила Эмилия.

Обед был унылым, присутствующие едва переговаривались между собой. Александр задавал много вопросов, и Мария терпеливо на них отвечала. Наполеон ел быстро и говорил мало. Он предложил отдохнуть после обеда и направился в свою палатку. Заснул только Александр. Эмилия, озадаченная охватившим всех бурным настроением и перспективой скорого отъезда, донимала свою сестру бесконечными вопросами. Мария отвечала на них коротко:

   — Мы должны ехать. Он этого хочет.

Теперь она понимала, что имел в виду Констан в ту ночь в Фонтенбло, когда сказал о Наполеоне: «Как будто сознание его помрачилось». Мария тяжело переживала свалившееся на него горе. Все её надежды, сам смысл её жизни были теперь разрушены.

Наполеон позвал её в жилище отшельника. Она вышла из палатки. Теперь вся каштановая роща была в движении. Ветер усилился. Наполеон сообщил ей, что мэру очень не нравится погода и что, если ветер ещё усилится, доставить женщин на борт в маленькой лодке будет невозможно. Уже сейчас это было достаточно сложной задачей.

   — Я приказал им плыть вокруг острова в Лонгоне. Когда погода будет лучше, ты сможешь сесть на корабль там, — сообщил Наполеон.

   — А почему не в Портоферрайо? — спросила она. — Ведь он ближе, правда?

   — Потому что, моя дорогая...

Но она сразу же его остановила. Разумеется, она знала ответ. Её не должны были видеть в Портоферрайо.

   — Естественно. Я всё понимаю, Наполеон, — сказала она с горечью.

   — Но только не сегодня вечером. Надо подождать, пока погода улучшится.

   — Нет, — твёрдо возразила она, высоко держа свою маленькую головку. — Мы для тебя обуза, поэтому должны ехать, и чем скорее, тем лучше. Мы поедем сегодня.

   — Но, Мария, — теперь он выступал в роли смиренного просителя.

   — Наполеон, — с гордостью произнесла она, — да, я не императрица. Но, по крайней мере, знаю, как должна вести себя «польская жена». Будь любезен, прикажи заложить карету.

Теперь в его взгляде не было и следа злобы, а только немое удивление и восхищение. Какой же удивительной она была женщиной! И какой бы императрицей могла стать!

В конце концов он согласился:

   — Будь по-твоему, Мария.

Ожидая карету, они бродили среди деревьев и скал, опять чувствуя себя легко и свободно. В своей беседе они не касались темы приезда Марии-Луизы, не высказывали друг другу никаких сожалений или упрёков. Они нашли в себе силы покориться судьбе. Они целиком погрузились в воспоминания о прекрасном прошлом. Очень часто звучал трогательный вопрос: «А ты помнишь?» Они говорили также о сыне, и он дал ей относительно его воспитания несколько ценных советов:

   — Все твои нравоучения принесут ему очень мало пользы, если в сердце у него не будет священного огня любви и доброты, которые могут творить чудеса.

Утомлённый Перез доложил, что карета готова.

   — Ну что ж, тогда поехали, — вздохнул Наполеон. — Но ты не должна отплывать, пока погода не улучшится. Тебе не придётся долго ждать. Обещаешь?

   — Как и ты, Наполеон, — с улыбкой отвечала она, — я не могу ничего обещать.

Но потом, упав в его объятия, она прошептала:

   — До свидания, Наполеон. Я бы осталась с тобой навсегда. И если когда-нибудь ты меня позовёшь, я приеду.