Наполеон

«Мы должны помнить, – говорил папа Пий VII в 1813 году, узник императора, почти мученик, – мы должны помнить, что после Бога ему, Наполеону, религия преимущественно обязана своим восстановлением… Конкордат есть христианское и героическое дело спасения».

Второе мирное дело Бонапарта – Кодекс.

«Слава моя не в победах, а в Кодексе», – говаривал он. «Мой Кодекс – якорь спасения для Франции; за него благословит меня потомство».

«Бонапартовы победы внушали мне больше страха, чем уважения, – признавался один старый министр Людовика XVI. – Но когда я заглянул в Кодекс, я почувствовал благоговение… И откуда он все это взял?.. О, какого человека вы имели в нем! Воистину, это было чудо».

Кодекс – «одно из прекраснейших созданий, вышедших из рук человеческих»; верно определяет генерал Мармон одно из главных впечатлений от Кодекса: «красота» его – в простоте, ясности, точности, в чувстве меры – этих свойствах греко-римского, средиземноморского гения от Пифагора до Паскаля, аполлонова, солнечного гения, по преимуществу.

Чувство меры Наполеон не умеет определить иначе как родным итальянским, латинским, средиземноморским словом mezzo termine – среднее, среднее между крайними. Это и есть «противоположное – согласное» – по Гераклиту, «квадрат гения» – по Наполеону. «Из противоположного – прекраснейшая гармония; из противоборства рождается все», тоже по Гераклиту.

Именно в этом смысле Наполеон, как утверждает Ницше, есть «последнее воплощение бога солнца, Аполлона», в смысле глубочайшем, метафизическом он, так же как бог Митра, Непобедимое Солнце, есть вечный Посредник, Misotes, Примиритель, Соединитель противоположностей – нового и старого, утра и вечера в полдне.

Сила власти – «в средней мере благоденствия общего», это понял он, как никто. «Всё преувеличенное незначительно», – говорил Талейран и мог бы сказать Бонапарт, создатель Кодекса; это значит: всё преувеличенное не божественно; божественна только мера.

«Дабы укрепить Республику, законы должны быть основаны на умеренности, – говорит он тотчас после 18 брюмера в своем воззвании от лица трех консулов. – Мера есть основа нравственности и первая добродетель человека. Без нее он дикий зверь. Партия может существовать без умеренности, но не народное правительство».

И потом в Государственном совете: «Все несчастья, испытанные нашей прекрасной Францией, должно приписать той темной метафизике, которая, хитро испытывая первые причины вещей, хочет основать на них законодательство народов, вместо того чтобы приспособлять законы к познанию человеческого сердца и к урокам Истории».

«Темная метафизика» есть «идеология» революционных крайностей; им-то и противопоставляет он «божественную меру», mezzo termine. От мертвого знания-забвения к живому знанию-воспоминанию, от интеллекта к интуиции – таков путь Бонапарта, путь Кодекса. Цель его – недостигнутая цель Революции: «утвердить и освятить наконец царство разума, полное проявление и совершенное торжество человеческих сил». Царство не отвлеченного, механического разума, а живого, органического Логоса.

«Кодекс Наполеона, несмотря на все свои несовершенства и пробелы, заключает в себе наибольшую меру естественной справедливости и разума, какую только люди когда-либо осуществляли в законах. Освящая равенство всех французов перед законом, раскрепощение земли, гражданскую свободу, полное юридическое действие человеческой воли, Кодекс, в этом смысле, узаконяет Революцию. В нем кипящая лава ее застывает, твердеет в неразрушимых формах, становится бронзой и гранитом. Тут во всем – соединение, правовая середина, un moyen terme; тут различные сословия и интересы находят свое приблизительное удовлетворение. Кодекс существенно-демократический, когда он оберегает всех от возврата феодальных привилегий. Кодекс буржуазный, созданный для того среднего сословия, которое начало революцию и в конце захватило ее в свои руки» (Вандаль).