В эти дни сошелся Бонапарт с виконтессой Жозефиной Богарне, урожденной девицей Таше, креолкой с острова Мартиники. Муж ее, президент Конституанты[14], главнокомандующий Рейнской армией, покинул ее в бедности, с двумя детьми на руках; кое-как перебивалась она, делая долги, занимаясь не слишком удачными спекуляциями и не отличаясь строгим нравом. Во время Террора виконт Богарне был казнен. Арестовали и гражданку Таше, хотя она выдавала себя за «добрую санкюлотку» и была подругой Шарлотты Робеспьер. Только чудом спаслась она от гильотины и прямо из кровавых застенков Консьержери попала в блестящие салоны бывших аристократов и новых спекулянтов, где и встретил ее Бонапарт.
Она была уже не первой молодости и скрывала свои годы – тридцать два. Смугла, как настоящая креолка, но искусно белилась; улыбалась осторожно, чтобы не показывать скверных зубов. У нее были прелестные, томные глаза и тихий голос, такой певучий, что слуги останавливались у дверей, чтобы послушать его. Главная же прелесть ее была в движеньях, плавных, влачащихся, как движения водорослей под набегающей волной. «Жозефина была совершенная грация», – вспоминал Наполеон на Святой Елене.
В дни бедности у нее было шестнадцать платьев и только шесть юбок: чаще меняла платья, чем белье.
Нравом была как «десятилетняя девочка»: так же легко плакала и утешалась, или как веселая птица мартиникских лесов. Можно ли было сказать об уме ее, что говорит Мольер о честности одного из своих героев: «Ее у него ровно столько, чтобы не быть повешенным»? У нее было очень много здравого смысла и тонкой женской хитрости. Наполеона, умнейшего из людей, – она не то что обманывала, но оборонялась от него с легкостью. «О чем бы я ни спросил ее, первым словом ее было: „нет“, и это, собственно, не было ложью, а только осторожностью, самозащитой».
Кажется, первый шаг к Бонапарту сделала сама Жозефина. Все мечтала выйти замуж за финансиста, но финансиста не подвернулось, и она удовольствовалась генералом. Через немного дней после первой встречи уже назначила ему любовное свидание в своем уютном особнячке на улице Шантарен, только что купленном ею на деньги любовника, Барраса. И еще через несколько дней они – жених и невеста.
«Люблю ли я его? – пишет она подруге. – Нет, не люблю… У меня к нему только теплое чувство, которое мне самой не нравится и которое благочестивые люди считают в религии хуже всего».
Он пламенеет. Жозефина – первая женщина, которую он любит или воображает, что любит. Любить нельзя без страсти, но можно быть страстным без любви. Кажется, такова страсть Бонапарта.
«День, когда ты скажешь: „Я меньше люблю“, будет моим последним днем. Если бы сердце мое было так низко, чтобы любить без взаимности, я растерзал бы его своими собственными зубами». Это, конечно, плохая риторика – воспоминание о «Новой Элоизе» и «Страданиях юного Вертера». Жозефина это хорошо понимает. «Ах, какой он смешной, Бонапарт!» – смеется она, когда он грозит ей «кинжалом Отелло». Но непрерывная восторженность его наконец утомляет ее, и на горизонте появляется господин Шарль, адъютант генерала Леклерка, маленький, курчавый крепыш с лицом коммивояжера, табельдотный Дон-Жуан. С ним Жозефине веселее, чем с Бонапартом. Она, впрочем, к нему снисходительна. «Я очень люблю Бонапарта, несмотря на его маленькие недостатки», – пишет она Баррасу.
Может быть, и Бонапарт себя не обманывает. Хорошо знает, что берет ее, еще непростывшую, с Баррасова ложа. Но ему некогда много думать об этом: любит, как ест, спеша, давясь, глотая куски. И потом, всю жизнь, будет некогда.
«Я никогда не любил по-настоящему; разве только Жозефину немного, да и то потому, что мне было тогда двадцать семь лет». – «Я не люблю ни женщин, ни карт; я ничего не люблю; я существо совершенно политическое».
Девятнадцатого вантоза, 9 марта 1796 года, подписан был в мэрии брачный контракт. Может быть, оба, по взаимному безмолвному согласию, предпочли церковному браку, слишком крепкому, более слабый, гражданский.
– Что вы делаете! – пугал Жозефину за несколько дней до свадьбы ее нотариус мэтр Рагидо. – У этого генерала ничего за душой, – только плащ да шпага!
Но Жозефина не испугалась. Помнила слова Бонапарта: «Шпага моя при мне, я с нею далеко пойду!»
Баррас был одним из свидетелей. От него получила Жозефина великолепное приданое – производство Бонапарта в главнокомандующие Итальянской армией. Через два дня после свадьбы он уже был на пути в армию.
Солнце еще не всходило, но уже порозовели утренние сумерки, и ему казалось, что он подымается от земли, как на могучих крыльях, – летит навстречу.
Восходящее солнце
I. Италия. 1796-1797