Наполеон

По пути в Марсель он пишет политическую брошюру, напечатанную первым изданием на его счет, а вторым на счет нации, – «Ужин в Бокере», диалог нескольких случайно в гостинице, за ужином, сошедшихся лиц, четырех штатских и одного военного, самого Бонапарта. Он доказывает, что восставшие на Конвент и предавшиеся Англии марсельцы изменили Революции; увещевает их вернуться в ее материнское лоно; уверяет, что монтаньяры – не «кровожадные изверги», а «непорочные и неизменные друзья народа и что они поступили с ними, марсельцами, как с заблудшими детьми».

«Я ничему этому не верю», – мог бы он прибавить и к этому. Но с волками жить – по волчьи выть, или, как он тогда говаривал, «лучше съесть, чем быть съеденным».

Воет Волчица, но кормит Волчонка, и у него растут зубы, чтобы съесть, может быть, ее же, свою кормилицу.

Двадцать шестого сентября 1793 года корсиканский депутат Конвента Саличетти, друг Бонапарта, пишет из-под Тулона в Париж, в Комитет общественного спасения: «Капитан Доммартен ранен, и мы остались без начальника артиллерии. Но случай нам чудесно помог: мы остановили гражданина Буонапарте, очень сведущего капитана, ехавшего в Итальянскую армию, и приказали ему заместить Доммартена».

Так Бонапарт оказался под стенами осажденного Тулона.

«Там возьмет его История, чтобы уже не оставлять, – говорит Лас-Каз в „Мемориале“. – Там начинается его бессмертие».

IV. Тулон. 1793-1794

«Странное искусство – война: я дал шестьдесят больших сражений и ничему не научился, чего бы не знал заранее», – говорил Наполеон на Святой Елене.

Это чудесное знание, врожденное, прежде всякого опыта, «знание-воспоминание», anamnesis Платона, он обнаруживает в первом же военном деле своем, осаде Тулона. «Кто его научил? Откуда он все это знает?» – так же удивлялись опытные военные люди в Тулонском лагере, как некогда учитель математики в Бриеннской школе; так же казалось им, что он не узнаёт ничего нового, а только вспоминает старое.

Когда этот двадцатичетырехлетний артиллерийский капитан, худенький, тоненький, длинноволосый, похожий на шестнадцатилетнюю девочку, но с важной осанкой и спокойно-повелительным взором, появился в лагере, все вдруг почувствовали, что власть принадлежит ему.

Чтобы как следует оценить, что сделал Бонапарт при осаде Тулона, надо понять, какие трудности пришлось ему побеждать.

Укрепленный лагерь Тулона, со своими могущественными фортами и двумя великолепными рейдами, считался тогда одной из неприступнейших позиций в мире. Мощный англо-испанский флот и английская артиллерия еще усиливали лагерь.

Тулон, так же как Марсель, доведенный до отчаяния террором, восстал на Конвент и предался англичанам; предался бы и дьяволу, чтобы спастись из волчьей пасти Марата. Город защищался героически; осада затянулась: орешек оказался не по зубам Конвенту. Войско города состояло на четверть из нищего, пьяного и буйного сброда, заражавшего остальные три четверти. Дух армии пал, дисциплина рушилась. «Все было беспорядком и безначалием», – вспоминает Наполеон. Двести «народных представителей», слетевшихся в лагерь из соседних якобинских клубов, двести болтунов и невежд, всюду лезших со своими военными планами и подозревавших контрреволюцию, растлевали армию окончательно.

Но, может быть, хуже всего был начальник ее, генерал Карто, человек безграничного невежества в военном деле и той особенной глупости, которая нападает на людей в революциях, когда прибавляется к их личной дури – общая. Этот генерал-санкюлот, молодецкой наружности, «весь с головы до ног раззолоченный», надутый революционною спесью, расхаживал в толпе депутатов, как петух в курятнике.

«Чем могу вам служить, гражданин?» – встретил он Бонапарта с важностью.

Тот подал ему рапорт со своим назначением.

«Опоздали, – проговорил Карто, поглаживая усики. – Нам больше никого не нужно. А впрочем, милости просим: завтра мы сожжем Тулон, и вы разделите нашу славу, не трудясь».

С вещим ясновидением, которое составляло существо его военного гения, Наполеон сразу понял, что единственный ключ к Тулону – форт Эгийет, при выходе из Малого рейда в Большой. «Надо взять Эгийет, и восьми дней не пройдет, как мы будем в Тулоне», – повторял он всем, кто хотел его слушать, в течение трех месяцев. Но втолковать это генералу Карто было не так-то легко.

«Вот где Тулон!» – воскликнул однажды Бонапарт, указывая на форт Эгийет на карте.

«Малый, кажется, не силен в географии», – шепнул генерал соседу, подтолкнув его локтем.

И потому, когда по настоянию депутатов Конвента решена была атака на Эгийет, Карто, подозревая измену, все повторял с беспокойством, что Тулон вовсе не там. К счастью, жена его была умнее мужа.

«Дай этому молодому человеку делать, что он хочет, – говорила она простодушно. – Он больше твоего смыслит, ничего у тебя не просит и дает тебе отчет во всем. В случае успеха слава будет твоя, а за неуспех ответит он сам».