И вот мы остались, открыто и искренно признавая Сов. власть, желая посильно работать в родной земле. Сын явился на регистрацию. У нас был обыск, дважды сына арестовывали и выпускали. Наконец, как и тех б<ывших> военных, его должны были отправить в Карасу-базар, в особый отдел 3<-й> дивизии 4-й или 6-й армии. Я просил, чтобы его не увозили: он больной, недоброволец, его больше года знают все в Алуште. На его совести нет ни капли крови, ни единой слезы. За него поручились секретарь местной группы коммунистов, знавший его более года, ряд ответств. работников. О нем самые лучшие отзывы всех решительно! За 2 года он как был подпоручиком с германской войны, так и остался. Комбриг 9-й бригады, тов. Рейман, коммунист, принимая все во внимание и болезнь сына, взял его с собой на бричку. Поехали в Судак. Как я слышал, из Судака сын направился свободно, имея при себе документы, в Феодосию, в особ. отд. 3-й дивизии (это было 9 дек.). Вчера я узнал, от имени комбрига 9<-й> бригады 3-й див., тов. Реймана, что сын мой направлен или направился в Харьков. Ни строчки я не имею от сына вот уже 3 недели. Не знаю, где он, зачем его взяли в Харьков и что с ним будет. Он трудно больной (поражены оба легких), без денег, плохо одет. А теперь зима. За что все это?! За то, что служил против воли, мучился, за то, что остался добровольно? До увоза, он поступил на советскую службу, в местный отдел театр. секции, как слушавший до войны драм. курсы, бывший студент. Что же теперь? Затерялся след его. Я не могу передать боли, горя, обиды. Мы не бежали, мы с открытой душой остались, чтобы в родном жить и работать для новой и более светлой, справедливой жизни. Помогать строить ее, как умеем. Я мечтал писать для большой аудитории лекции по искусству. Работать для нового театра. Я хотел, имея волю к работе. Теперь я не могу думать. Без сына, единственного, я погибну. Я не могу, не хочу жить. Мне еще дают фунт хлеба через професс. союз раб<отников> искусства, но я не знаю, как уплачу. У меня взяли сердце. Я могу только плакать бессильно. Помогите или я погибну. Прошу Вас, криком своим кричу — помогите вернуть сына. Он чистый, прямой, он мой единственный, не повинен ни в чем.
Помогите. Я всю душу отдам работе для родины, для новой родины. Вам я сказал все истинное. Вы не можете не понять, не услышать. Верните мне сына. Поддержите меня, если можете, писателя русского, Вы, сам писатель, собрат. Дайте мне одно слово, чтобы, я мог хотя бы надеяться, ждать, если дойдет до Вас это мое письмо, мой крик. Протяните руку.
Уважающий Вас Ив. Шмелев
Р. S. О том же я написал и Алексею Максимовичу <Горькому>.
Помета: Найти сына.
Многоуважаемый Анатолий Васильевич,