Нансен

— А-а-а! — крик Иохансена исторгнут опаляющей сердце, радостью: Нансен вскарабкался в каяк.

Тело закоченело так, что невозможно грести. Да и не легко одному человеку действовать веслом в двух связанных вместе каяках. А развязывать их нет времени — замерзнешь окончательно, раньше чем справишься с этим делом. Ничего другого не остается, как заставить себя грести, чтобы хоть как-нибудь согреться.

Нансен дрожал от леденящего холода, зубы его стучали, он почти терял сознание, когда шквалы ветра пронизывали тонкую мокрую фуфайку. Но он греб и греб, судорожно сжимая весло.

Две кайры опустились на воду и невозмутимо поплыли вблизи каяков. Никем не пуганные птицы…

"Вот случай спастись от голода!" — смутно мелькнувшая мысль внезапно пробудила охотничий пыл.

Нансен схватил ружье и метко — одним выстрелом уложил обеих птиц.

Грохот выстрела донесся до берега. Иохансен вздрогнул от неожиданности. В голову не могло прийти, что в такой тяжелый момент можно заняться охотой. "Несчастье случилось! — подумал он. — Почему Фритьоф заворачивает в сторону, наклоняется к воде, вылавливает что-то… Неужели помешался от всего пережитого?.."

Вспоминая потом, как все произошло, оба друга смеялись. Охотничий пыл в таких обстоятельствах, конечно, может показаться смешным. Но если разобраться глубже, ничего иного и нельзя было ожидать от такого человека, как Нансен. Всегда, в любых условиях сохранял он ясность сознания и волю к победе.

Уже через минуту Иохансен стаскивал с него мокрую одежду, помогал напяливать вещи, оставшиеся на берегу сухими, и уложил в спальный мешок, разостланный прямо на льду. Поверх мешка он заботливо набросил парус и все, что только смог найти, чтобы получше укрыть товарища от пронизывающего, холодного ветра.

Долго лежал Нансен, содрогаясь от озноба, пока мало-помалу по телу не стало разливаться тепло.

Потом как-то сразу охватил его крепкий сон.

Как богата неожиданностями жизнь путешественника! Через несколько дней Нансен начал запись в дневнике такими строками:

"Не сплю ли я? Не сон ли это?
Удивляться мне или сомневаться?
Действительность это?
Или просто видение?"

Недавно еще он плыл в ледяной воде, чтобы спасти себя и Иохансена от верной гибели. Отбивался от нападений медведей и моржей, жил, как дикарь, и был уверен, что предстоит еще долгий путь по льду и морю, путь, полный всяких опасностей, превратностей, испытаний.

Но минуло совсем немного времени, и вот он живет жизнью цивилизованного европейца, окруженный комфортом и благами культуры, в избытке у него горячая вода, мыло, чистая одежда, книги, книги, книги и все, что раньше виделось только во сие.

Как же все это случилось?

Неделю назад во время утомительного лыжного перехода Нансен взобрался на вершину тороса. Издали тянул слабый ветерок, доносился смешанный гул множества птичьих голосов. Взгляд скользил по пустынному берегу, задерживаясь то на голых темных утесах, то блуждая по холодным ледяным равнинам.

Вокруг никого, ничего… Сплошной белый снежный саван.

И внезапно слух уловил звук, до того похожий на лай собаки, что Нансен вздрогнул. Звук повторился. Неужели действительно собака? Нет, наверно, померещилось. Лай больше не слышался, доносился лишь пронзительный птичий гомон — кричали кайры. Ошибся…

Снова взор скользил по бескрайным снежным просторам. Лай! Снова послышался лай, сначала отрывистый, потом заливчатый, громкий. Собаки лаяли в два голоса: один густой, другой более звонкий. Сомнений больше быть не могло. Вспомнилось и то, что недавно довелось слышать звук, похожий на выстрел, тогда подумалось, что трещит лед.

— Иохансен! Сюда! Лай… Собаки!.. Собаки лают!..

Нансен закричал так громко, что Иохансен кубарем выкатился из палатки.

— Собаки? Какие собаки?.. Не понимаю! Нет, я должен удостовериться своими ушами…

Иохансен мигом взобрался на торос, стал напряженно вслушиваться. Прошла минута, другая. И он заявил:

— Да… Мне показалось, что залаяла собака… А впрочем… Нет! Это шум от птичьих голосов. Наверно, крик кайры ты принял за лай.

Впервые друзья разошлись во мнениях. Но Нансена переубедить уже было нельзя. Он настаивал:

— Можешь думать как угодно, а я пойду навстречу людям!

— Каким людям? — усмехнулся Иохансен.

— Которым принадлежат собаки… Вот проглочу завтрак и отправлюсь!

Нансен настолько был убежден в своей правоте, что всыпал в котелок последние остатки неприкосновенного запаса — затхлую маисовую муку, смешанную с моржовым жиром. А за завтраком совсем размечтался.

— Кто бы мог тут находиться: норвежцы или англичане? Быть может, это английская экспедиция Джексона? Когда мы уезжали, они собирались на Землю Франца Иосифа…

Друзья порешили, что один из них немедленно выйдет вперед на разведку, а другой останется стеречь каяки.

Нансен взял лыжи, бинокль, ружье. Перед уходом еще раз взобрался на торос наметить дорогу, а главное, прислушаться: не раздастся ли собачий лай, выстрел или даже человеческий голос?