Нана и Мохан. После сумерек богов (СИ)

— И тебе привет, златая Афродита. Уж не знаю, миновал ли твой гнев за то, что было не так давно, может, ты сердишься и на меня, а я вот явился, такая уж у меня должность вестника богов. Тем более, я послан к тебе нашей царицей Фемидой.

Нана едва сдержалась, чтобы не прыснуть от смеха. Фемида — царица!

Однако… Ей вспомнился разговор с отцом, состоявшийся менее часа назад, что Фемида держит около себя богов, имея какую-то силу. А значит, ещё рано смеяться. Уж лучше прощупать почву.

— И что же ты намерен передать мне, Гермес? — мило улыбнулась она.

— Царице Фемиде показалось странным, что ты проделала такое глобальное действие без совета с богами. Ты, наверно, поняла, о чём идёт речь. Эта массовая влюблённость на всех материках земного шара…

— Что же в этом плохого? По-моему, все счастливы.

— И всё же царица Фемида считает, что тебе не следовало делать такой шаг самостоятельно.

— Даже Зевс не указывал мне, как работать с энергиями любви и сколько пар одаривать любовью! — в голосе Наны появилось раздражение.

— Афродита. У пантеона есть цель: снова обрести власть над миром. А значит, следует продумывать каждое действие каждого божества. Ты должна явиться к царице богов и объяснить свой поступок.

Ноздри Наны заколыхались, в глазах появились искры гнева:

— Может и зайду. Попозже как-нибудь.

— Фемида хочет поговорить с тобой прямо сейчас.

— Если она этого хочет, пусть приходит ко мне сама. Двери моего дома всегда открыты для богов. Надеюсь, царица Фемида ещё не отменила законы гостеприимства, установленные самим Зевсом?

— Но пойми, она сейчас наша царица, царица! Мы теперь обязаны подчиняться ей и идти на её зов!

— А если я не подчинюсь? За мной явятся и притащат к ней? Кто? Силы? Власти? Циклопы?

— Ты же знаешь, что они нам больше не служат…

Нана улыбнулась краешком губ:

— Нннн-да? А я уж подумала, что Фемида уговорила их снова вернуться на службу олимпийцам и непосредственно под её начало. Так кто же теперь является её силовыми структурами? Может, Крылатые Творения?

— Да с чего это пришло тебе в голову, Афродита! Мы и не знаем толком, что это за существа!

— Тогда кто? Кто притащит меня к трону Фемиды, если я не приду? И что заставляет вас подчиняться ей?

— Зевс решил, что царицей станет она. Должны же мы уважать волю отца богов!

— Знаешь, мне кажется странной эта его воля. На него это не похоже. И меня удивляет то, что вы подчиняетесь ей добровольно, зная, что никакая сила не стоит за ней, кроме того, что на трон её посадил Зевс. А если у неё нет силовых ресурсов, чем она надеется удержать всех вас? Личностным очарованием? Если расчёт на это, то она не с того начала. Не надо было начинать своё правление с охоты на ведьм, если надеется удержать подданных милотой и харизмой.

— Ты же знаешь, какая у неё железная воля. Олимпийцам нужен сильный лидер. Мощный стержень, так сказать, — улыбнулся Гермес, но Нана уловила в вибрациях его голоса неуверенность.

— Можно подобрать и другой стержень.

— Кого же тогда? Геру, что ли? Её терпели, как жену Зевса, но добровольно выбрать её царицей согласился бы разве этот мазохист Гефест и то, если бы ему позволила эта его новая жена… — Гермес хихикнул. — Ты же знаешь, многим из нас досталось от неё за то, что мы — дети Зевса, но рождённые от других его женщин. Возьми хоть Диониса, мать которого погибла из-за её интриг, Латону, мать Аполлона и Артемиды, что хлебнула от неё… Надо ли перечислять? А может, царицей смогла бы стать Афина?.. Или Аполлон?

— Ну, хватит гадать, — засмеялась Нана. — Могу показать тебе, кто мог бы стать истинным правителем и мощным стержнем олимпийского и любого другого пантеона. Пойдём со мной.

— Любопытно.

Они приблизились к ступеням крыльца и тут Эрешкигаль спасовала. Ею овладела нерешительность. В последнее время она ощущала себя такой жалкой и бессильной и теперь она — такая — явится пред небесные очи Урана-Ану? Ей удалось выветрить из себя почти весь алкоголь и она трезво оценивала ситуацию. Она знала: Уран-Ану не любил своих детей, всех, кроме Инанны. И это казалось Эрешкигаль логичным. Инанну трудно не любить. Слишком белая и пушистая, хоть и пакостница, и всерьёз на неё сердиться нельзя, что бы она ни натворила.