Нана и Мохан. После сумерек богов (СИ)

— Я уже ужасаюсь, — ответил Вишну. — Подумать только, ведь она вся как нежный цветок, а сколько стоит за этим! Глядя на неё, создаётся впечатление, что она только недавно появилась на свет и не имеет ещё никаких помыслов и никаких дел не совершала. Как же ей удаётся так обманывать своим внешним обликом?

— Такова сила её коварства. Если внешность выдаёт сущность, это уже не так страшно. По крайней мере, не попадёшь в ловушку.

Вишну взволнованно потёр ладонь о ладонь.

— Теперь мне очень хочется понять, как такое может быть, — промолвил он. — Иначе начну мучиться от непонятного. Я должен разгадать эту загадку, как такое может быть, чтобы внешность настолько не соответствовала внутреннему миру. Мне нужно ещё посидеть над книгой, побольше узнать об этой коварной богине.

— Это наилучшее из решений, — одобрила Майя.

Кромешная тьма резала распахнутые глаза, даже применение способности видеть в темноте не решила проблемы. Потому что не существовало ничего, кроме темноты.

Тартар. Что ещё могло наполнять его, кроме тьмы?

Тяжёлые сны не прекращались целую эпоху сумерек. Это было наказание. Наказание за то, чтобы было совершено по воле судьбы, а не по собственному выбору.

И, наконец, наступило пробуждение, породившее кучу вопросов. Но кто теперь даст на них ответ?

Она лежала на дне глубочайшей из бездн и вспоминала прошлое. И, как назло, вспоминались лишь обиды и неудачи. А ведь столько было хорошего!

Память выдала на-гора целую вереницу ссор и недоразумений между богами олимпийцами и месопотамцами. И появилось даже что-то вроде параноидального синдрома, навязчиво вертелись мысли, что это всё заговор, что все ополчились именно против неё, перед ней разыграли гнусный спектакль оба пантеона, чтобы погубить. Поэтому её никто не спасёт, не утешит, не пожалеет. Разве что родной отец бы её пожалел, но он, вероятно, также пал от интриг врагов, если не торопится её спасать.

Но надо было как-то выбираться. На сердце появился холодок: она вспомнила события, предшествовавшие её падению. Что если там, наверху её снова встретит сын-насильник? Как она с ним справится?

Однако, это не означало, что не следовало пытаться выбраться из Тартара. Ведь это вполне возможно, если бездна не охраняется.

Она села. Глубоко вдохнула и выдохнула несколько раз. Жизнь продолжалась. И пугала своим продолжением. Если сумерки окончены, то почему рассвет такой тёмный и страшный?

Надо лететь. Собраться с силами и лететь.

Она подняла лицо. Где-то очень высоко над её головой белела точка звездой надежды. Это был выход из Тартара. Края бездны. Если только никто не караулит, ах, если только никто не караулит…

Она поднялась на ноги. Внутри всё затрепетало, больно заныло под ложечкой.

Затем воля сменила уныние. На войне, как на войне. Или победить или пропасть. Она не останется на дне Тартара. Она будет бороться. Она — дикая буйволица и она разметает всё в пух и прах, что встанет на пути к её цели.

Раскинув руки в стороны для максимального высвобождения энергии, она поднялась в воздух и полетела ввысь, к белой звезде там, над собой.

Лететь оказалось труднее, чем падать. Белая звезда долго оставалась маленькой точкой, никак не желая расти, а когда начала, то это происходило очень медленно. Что поделать, Тартар — самая глубокая бездна во всех вселенных.

Порою летящую богиню охватывал страх, что у неё не хватит энергии добраться до краёв Тартара. Но сдаваться было неприемлемо. Стать постоянной обитательницей дна бездны? Или ждать помощи, которая, возможно, не появится века? Никогда. Следует бороться до последних сил.

У неё всё получилось. Когда она, наконец, уселась на край Тартара, свесив ноги в гнетущую черноту, силы почти покинули её, но их всё же хватило. Теперь можно было отдохнуть, хотя отдых на краю бездны не являлся одним из лучших.

— Что же дальше? — вслух произнесла она. — Где мне искать пристанище? В Верхний Мир идти опасно. Это ловушка, без сомнения. А что если сын Метиды с моим сынком обнаружат моё отсутствие в Тартаре и начнут на меня охоту? Где бы я могла укрыться? В подземных мирах? Мои друзья Аид, Персефона и Геката не отказали бы мне в убежище, но боюсь, что и царство мёртвых уже не принадлежит им. Что же остаётся? Прятаться среди смертных? Как же мне страшно!

— Не бойся, — услышала она за спиной голос. Он был мягким и спокойным и принадлежал, кажется, женщине, но она так испугалась, что закричала и едва снова не свалилась в Тартар, но чьи-то руки удержали её за плечи и оттащили от края бездны.

— Да не бойся же! — повторил голос.

Она повернула бледное от ужаса лицо, чтобы увидеть говорящую. Это была девушка юных лет, редкой красоты, в ярких одеждах, с ласковым и добрым выражение лица. Существа с такими лицами обычно вызывали у Инанны-Афродиты расположение к себе. Но после пережитого не хотелось верить никому.

— Кто ты? — осторожно спросила Инанна-Афродита. — Ты богиня?

— Да, — ответила незнакомка.

— Ты друг или враг мне?

— Не враг.